Осерчала Танька да в сердцах как шибанет по телеге-то, весь ассортимент по округе с грохотом переворачивая, вместе с суженым и возом.
Только мать вздыхала, руками лицо закрывая: вроде и силушка имеется, ум какой-никакой народился, а бестолковая Танька, как ни крути.
***
А через время недалекое настал долгожданный Новый год, для женихов с невестами день счастливый, сватовской. Опосля сбора урожая хорошего да работы знатной, ради отдыха, веселья да устроения мироустройства стали главы деревень больших празднества широкие разворачивать, чтобы замуж дочек и сыновей подросших повыдавать.
В поле, в работе, в поту насмотрятся друг на друга семьи-то – кто как мотыгой машет. И тут уж не до шуток с забавами становится, ибо в таком вопросе трудолюбие и годность ценились выше, чем семечки щелкать да песни распевать. В таком ракурсе ценили Таньку – прощали пустословие. Может, поэтому какие-никакие друзья-знакомые водились у нее. Ибо работница была она усердная, ничего не попишешь. А может, специально дружили с девушкой в посевные да сборочные времена, чтоб выезжать на силе ее лошадиной, самим баклуши стуча там, где трудиться приходилось. Ибо что ни скажи: какая Танька – такое и окружение. А друзьям таким тоже слава дурная, на дурости других выезжать.
Многие семьи засматривались бывало, как она в раже могла скосить травы или пшеницы нажать одна за троих мужиков. Да только как начинали прознавать поподробнее – пропадал интерес болтушку такую в дом заводить. Дома, чай, отдыхают и даже уши на веревки проветриваться вешают, довольно и улицы для этого. Своих начальников и верховодок хватает!
***
К празднеству разоделась Танька по самому последнему писку! Аж мать пискнула, а отец как воды в рот набрал от такой красоты. Спрашивают:
– Что ж ты, бестолковая, разоделась, будто курица в перьях и ноги свои куриные оголила?!
– Ты, батюшка, ничего в моде европейской не понимаешь. А мне уже надо себя по-иному строить, скоро все сарафаны ваши да вышиванки в сундук долгий складывать. Ибо там, куда еду, мода другая. Себя надо показать с лучшей стороны, – бравировала Татьяна. – И вовсе то не перья, а воланы, – крутилась перед зеркалом довольная девушка, рассматривая и волосы свои рыжие, будто у веселухи к спектаклю уложенные, и сарафан подрезанный, и губы красные бантиком, подведенные свеколкой полевой спелой, чтоб издалече видать ее красу было.
Как не уговаривали, как не увещевали – ничего не помогало Таньку переубедить пойти переодеться. На одно родители надеялись, что не пустое болтает, и впрямь итальянец явится, и Татьяна ему краше чертополоха своего поганого покажется. И заберет он ее в свои края бестолковые, где женщины, словно курицы, с голыми ногами по улицам гуляют.
***
Словом, как в воду глядел отец – не пришел иноземец на новогоднее празднество, на встречу с родителями для знакомства долгожданного. Как в воду канул вместе с возом, лошадью и чертополохом поганым. Обескуражил общество, опозорил Таньку. Проревела девушка весь Новый год, свеклу по лицу размазывая. И жалко и не жалко ее становилось бестолковую… Сама ведь неведомо куда понеслась, сама накрутила, сама теперь расхлебывай… Не до праздника стало семье Вырывайкиных. Сидели угрюмо на кровати в светлице и думу думали, что дальше делать.
Матушка, вздохнув тяжело, сказала:
– Совета надо мудрого спросить, как дальше жить. Сами мы довели историю свою туда, где находимся, а значит, со стороны взгляд нужен, нам невидимый.
На том и порешили.
***
Жила-была в соседней деревне женщина одна. Звали ее попросту – Павлиной Куприяновной Курдюмовой. Большая семья была у этой уважаемой женщины. Полдеревни в ее родственниках ходило и все до земли кланялись, когда ее на улице встречали. Ибо слыла она премудрой советчицей, доброй женой, превеликой травницей, умелицей по житейским вопросам. Много людей приходило ее совета спросить – никому не отказывала. Ведь за спрос деньги не берут, как знается. А коли совет неверный давался или неподходящий, можно было его на заборе повесить остаться за ненадобностью. На то и сказано – бесплатный он. Не надо – не берите!
Пришли Вырывайкины за советом к ней. Усадила Павлина Куприяновна их за стол чай пить: отца по правую руку, мать – по левую, а Таньку прям по середине, чтоб глаз не сводить с проблемы, что на двух ногах дотопала за советом в другую деревню.
Рассказал отец все по правде, мать подтвердила кивком. На что Танька хотела сказать свое мнение, а Павлина Куприяновна ей как гаркнет: