А от третьего совета матушка и вовсе дух потеряла, со скамьи на пол падая калачом. А Танька, наоборот, заинтересовалась таким поворотом.
– У тебя, Танька, какие мечты по жизни имеются? – допрашивала спокойно Павлина Куприяновна.
Закатила Танька глаза:
– Хочу прославиться: дело какое-нибудь важное совершить или еще как-то доказать свою значимость. Чтоб зауважал меня народ! Преклонялся передо мною и моими талантами.
– Все будет тебе: и подвиги, и преклонения на войне; как раз сейчас одна такая нарисовалась, аккурат для тебя. Силы в тебе – пруд пруди. Отваги и упрямости – с гору навалило. Живыми руками не возьмешь. Одним словом, туда тебе и дорога. Можешь применить себя там со всеми талантами, например помочь справедливость навести; люди твое имя каждый день вспоминать станут. А коли выслужишься, так и вовсе в генеральши войдешь, тут уж целая армия тебе коленом преклонится. А в деревне жить с таким характером, сама знаешь, что свиньям бисер метать.
– Кто воюет сейчас? Кто с кем бьется?
– Наши против чужих.
– А мне с кем?
– Дойдешь до поля битвы, там и решишь, – похлопала по плечу девицу Павлина.
Задумалась Танька: а что, не так уж и глупа тетенька эта оказалась. На том и порешили. Уходила Танька довольная, а плачущим родителям Павлина Куприяновна на прощание шепнула, чтоб не беспокоились: во-первых, на войну девиц не пускают драться, лишь сестрами милосердия – научится Танька врачеванию, что всегда полезно для бабы; во-вторых, насмотрится, чего жизнь человеческая стоит, авось и вправду проснется от бестолковости разум; в-третьих, боги дураков любят, а значит, с девчонкой все хорошо будет, урок на пользу пойдет.
Успокоила называется…
А Танька бестолковая, долго не думая, сразу же котомку с припасами собрала, саблю батюшкину со стены скрала, сапоги резиновые да ножечек грибной с собой прихватила и в полночь, родителей многострадальных не будя, на войну отправилась.
За славой, за победой, за генеральством и уважением!
***
Долго ли, коротко ли, а шла Танька, себе под нос песни девичьи напевая, и дошла до рощи березовой, где встретила вояку сурового, что своей острой саблей березе молодой ветки грубо рубил. Умирало дерево, ни в чем неповинное, тишиной крича.
– Эй, служивый, а где тут война идет? – спросила Танька.
– Вон там, – показал вдаль своей саблей истязатель.
– А наши где? – продолжала вопрошать девушка.
Хмуро, исподлобья, глянул на деревенщину вояка, разглядывая, и молча указал налево.
– Спасибо, дяденька, – поблагодарила девушка. – Только зря ты дерево вырубаешь почем зря, примета, говорят, плохая – с войны безногим вернешься, – и пошла туда, куда указывали.
А дядька долго еще ей вслед смотрел, про березу позабыв.
***
Давным-давно эти края дивные, куда Танька забрела, уважение разыскивая, славилась природой могучей и людьми честными да сильными. Если на юг за невестами чернобровыми ходили, то сюда, на север, – за женихами знатными светло-русыми. Богат край был на умельцев. Однако пришла девушка в места, где, окромя мусора и развалин, ничего больше не осталось.
И сидели на этом пепелище грязные мужики, до зубов саблями и пистолетами вооруженные. Глянули на Таньку, что огурцом свежим супротив них чумазых переливалась, и ухмыльнулись нехорошо.
– Здрасьте, вояки, – начала разговор девушка. – Здесь ли война проклятая идет?
– Здесь! А ты зачем пришла? Воевать, что ли? – рассмеялись озлобленно мужики, чьи морды в оскале на волчьи да кабаньи стали похожи.
– Воевать и справедливость налаживать. А вы, чай, наши? – расспрашивала Танька храбро.
Опять рассмеялись мужики, башками сальными крутя. Танька толком не понимала резон для смеху, поэтому серьезно продолжала себя вести. Все-таки война.
– Мы – сволочи, дура! – уж в третий раз зло расхохотались трое.
Тут Таньке совсем смеяться расхотелось. Нахмурилась она, вглядываясь в серые небритые рожи. На вид мужики как мужики, только что грязные и хамоватые.
– А почему вы сволочи-то? – не угомонялась удивленная девушка.