* * *
Пока Семён разбирался со всеми формальностями, Славя, сбросив все проблемы со шпионом на мужа, утащила девочку, из-за которой разгорелся весь сыр-бор, и её маму в самую дальнюю комнату и занялась действительно важными вещами:
— Значит, тебя Маша зовут?
— Ага! — настороженно ответила девочка и тут же добавила: — И маму тоже Маша!
— Значит ты у нас, получается, Маша Машевна. А скажи ка мне, Маша Машевна, зачем ты тарелки по всему дому гоняешь и лампочки бьёшь?
— Это не я! Это Талия[2]! Честное слово!
Машина мама рванулась было одёрнуть дочь, но Славя остановила её жестом, одновременно задавая вопрос:
— А кто такая Талия?
— Это фея, она ко мне из моря приходит.
— Вот это да! А можешь её позвать? Я хочу с ней поговорить.
— А ты её не увидишь. Её только я вижу.
— Я же ведьма! Я увижу.
— Ты ведьма?! Как Баба Яга?
— Нет! Что ты! Я её внучка.
— Ух ты! А она злая?
— Нет, бабушка у меня просто строгая. Ну ты зови свою подругу.
— Ну… ладно…
Маша прикрыла веки, сосредоточилась и через секунду глаза Маши-старшей округлились от изумления, потому что Славя, внимательно глядя на журнальный столик, спросила:
— Сама проявиться можешь?…
А затем направила в сторону столика ладонь и на нём протаяла из небытия девушка, высотой чуть меньше полуметра. Одета она была в некое подобие лёгкого греческого хитона, ниспадающие по плечам волосы украшены золотой диадемой, а за спиной у неё были крылья, как у бабочки.
— А крылышки-то тебе зачем, дочь Нерея? — с некоторым ехидством спросила Славяна.
— Маша считает меня феей, а феям положено, — пожала плечами нереида.
— Значит, не она тебя выдумала, а ты пришла на её зов, — констатировала Ягична и с видимым облегчением вздохнула: — Уже легче. Так зачем ты тут регулярно дом громишь?
— Маше было плохо, ей никто не верил, когда она рассказывала о том, что видит. Я пыталась показать, что я есть.
При этих словах Маша-старшая заметно смутилась, а Маша-младшая шмыгнула и подтвердила:
— Ага. Мама меня ругала, говорила чтобы я не выдумывала. Даже наказывала…
— И каждый раз в доме что-то случалось, — Ягична не спрашивала, утверждала.
— Ну… — Маша-старшая смущённо отвела взгляд. — Мы же не знали…
— А сложить два и два, понять, что полтергейст активизируется, когда вы обижаете ребёнка, религия не позволяет?
— Ну… это…
— Это разве обида, когда прибегаешь к маме, рассказать о том удивительном, что видишь, а тебя отшивают? И хорошо, если просто: "Не выдумывай!", а то и: "Такого не бывает! Хватит врать!". А много вы знаете, что и как бывает?
— Ну… все говорят… и в книжках написано… Да мы даже священника вызывали!
— Тоже мне, нашли авторитет! Он хоть живой отсюда ушёл?
— Я не стала его убивать, — влезла в разговор Талия. — Он такой смешной и совсем не вредный. Я просто вылила ему воду за шиворот. Он так забавно верещал!
— А ведь вы тоже раньше видели всякие чудеса, когда вам было столько же, сколько дочери, — усмехнулась Славяна, внимательно оглядев Машу-старшую рассеянным взглядом. — Но вам очень активно объясняли, что может быть, а чего не может. Вот вы и поверили.
Та молча закусила губу, припоминая не самые приятные моменты из своего детства. И ощущая неожиданную горечь потери. Потери истинного чуда, присутствия настоящей сказки в серой повседневной реальности.
— А можно научиться этому снова? — спросила она с надеждой.
— Талия! Поможешь добрым людям? — с улыбкой спросила Славяна.
— Учить людей сложно, госпожа, но у меня иногда получалось. Я попробую, — почтительно ответила морская нимфа, всё это время внимательно слушавшая разговор.
— Попробуй, только пожалуйста, помни: будет лучше, если Маша-маленькая вырастет человеком, а не фейри[3].
— Я постараюсь, — почтительно, но с достоинством поклонилась Талия.
— Разве нет какой-нибудь школы, где учат детей с такими способностями? — оживилась Маша-старшая.
— Пока нет, но когда Машенька подрастёт… может и быть, — улыбнулась Славяна. — А сейчас я вас кое-чему научу, чтобы вам было проще понимать дочь. А то ведь Талия возьмёт и вырастит из Машеньки морскую нимфу! — Последнее Славяна произнесла совсем весело. А вот Талия ответила очень серьёзно:
— Так тоже может получиться.
* * *
Вся эта возня со сдачей господина психиатра куда следует, затянулась до вечера. Сначала пришлось ждать опергруппы из Ялты (спасибо начальник местного отделения полиции проявил понимание и оказал всю необходимую на этот период организационно-силовую поддержку), потом заполнение многочисленных бумаг, протоколов и прочая и прочая. Психиатр, кстати, после общения со Славяной проявил большую склонность к сотрудничеству, а когда заглянувшая посмотреть на происходящее Талия, вопрос о том, что он собирался вколоть девочке, прокомментировала: "Да какая разница, я бы его всё равно раньше прибила!", вообще принялся петь как соловей.
Потом была крайне содержательная беседа с местным представителем родной СКУНП (парень в прошлом году закончил Институт погранслужбы в Голицино, так что, можно сказать, совсем свой). Выяснилось, кстати, что Крым — очень неспокойное в биоэнергетическом плане место, а личного состава тут, как обычно, лютый недобор. Поэтому отпуск в Крыму — своеобразная повинность для центрального аппарата СКУНП и вот такие перерывы отпускного процесса — дело обычное. Даже посочувствовал, что медовый месяц пойдёт вот так вот, с перерывами на работу.
— А супруга из наших? — уточнил местный СКУНПовец.
— Ягична, — ответил довольный собой Семён.
Минута потребовалась коллеге, чтобы переварить сказанное, после чего он только выдохнул:
— Ну ты крутой! Если к концу отпуска жив останешься, точно жить будешь долго!
Семён на это только загадочно усмехнулся: у всех жёны — как жёны, а у него — богиня! А если кто не понимает, как ему повезло — какое ему дело до всяких ущербных?
Потом благодарные родители, осознавшие до самой глубины души, что вот только что, своими собственными руками, едва не сдали дочку на опыты в далёкую страну, уговорили наших героев остаться на ужин. Ну и посидели. Хорошо так. Душевно. Заодно послушали множество местных баек о всяческой местной чертовщине и Семён пожалел, что не включил заранее диктофон. В общем, операция затянулась до темна. Устали в конце концов зверски, обратно в санаторий пешком уже не пошли, возвращались на такси. Славяна прикорнула на плече благоверного и пробормотала:
— Ты, кстати, прости, что сбросила на тебя всю работу…
— Так это ты самое сложное сделала!
Ведьма тяжело вздохнула и попеняла на жизнь:
— Ну почему самыми токсичными всегда бывают именно мамочки!
— А папы? — удивился Семён.
— Папы реже и не так страшно. А если мамочка разведёнка, так вообще кошмар!
Она повздыхала немного и встрепенулась:
— Когда у нас детишки будут, ты за мной следи, ладно? И одёргивай, если что.
— Ты будешь очень хорошей мамой.
— Не знаю… я столько насмотрелась всего… Уже саму себя боюсь…
Сказав это, Славяна поудобней устроилась у него на плече и задремала.
В номер мирно посапывающую ведьму он вносил уже на руках. А уложив её спать, сел конспектировать по памяти рассказы, услышанные за ужином.
* * *
На следующее утро, за завтраком, к ним подошла официантка и тихо сообщила, что господина Персунова ждут в холле. Семён дёрнулся было бежать, но Славя его удержала:
— Подождёт. У фельдъегеря работа такая — ждать.
Но всё равно, Семён поспешил закончить завтрак побыстрее и вскоре уже общался с вежливым молодым человеком, своим сверстником, одетым в строгий деловой костюм. Опечатанный чемоданчик с совсекретными документами не был пристёгнут к руке курьера браслетом, но это было вынужденное нарушение: своего ключа, чтобы отстегнуть браслет у Семёна не было. Тем не менее он расписался в положенной бумаге, что чемодан получил, что пломба цела и курьер собрался откланяться.