— Пошто ты, Игнат, кровососа и душегуба Спирьку-Чёрта нынче ночью пожалел, живьём из рук выпустил? — спросил вдруг Демид. — Пусть бы князь с ним расправился, как с Ефимом, батогами…
— Отцепись, Демидка! — стукнула клюкой по полу Ульяна. — Дал Игнатушка промашку — в другой раз умнее будет. Не в Спирьке суть. А в отце Парамоне. Он князю главный советчик.
— Издали наш поп некрасив, зато поближе — ещё хуже! — улыбнулся Демид, и его озорная борода поползла вбок. — А уж как он пиявки князю ставит посмотреть любо-дорого! И всё вздыхает:
«Ах, мне бы на небеса… Там пожить по-райски…»
— Вот бы Парамону поскорее на небесах очутиться — всем бы стало легче, — произнёс дед Данилка. — Но он-то ловок, хитёр! О небесной жизни языком чешет-мелет, а с земной расставаться не желает… Охоч поп до зелья хмельного — другого такого охотника во всей округе не сыскать. Любит выпить, особенно на дармовщину. У меня с ним один раз такой случай вышел…
Но какой у деда вышел случай, Игнат так и не узнал: в избу влетела Стёпка и сказала, что по улице едет возок со Спирькой-Чёртом и Парамоном.
— И Дурында с ними — верхом! — звонко закончила Стёпка и снова убежала.
Игнат повернулся к оконцу, но сквозь старую, потрескавшуюся слюду ничего нельзя было разобрать.
— К нам, верно, едут-скачут, — молвил дед Даиилка. — Опять что-то Чёрт надумал!
— Известно что, — покачала головой Ульяна, — беду новую…
Демид и Василий вышли из избы.
— Врага встречают за околицей, — сказал Игнат, вставая с лавки.
Он потянулся было рукой к висящему в углу своему зелёному солдатскому кафтану, но передумал и, как был — босой, в чистой холщовой рубахе, шагнул к порогу.
Слегка прихрамывая, он вышел на улицу, где уже стояли Демид и Василий. Стёпка удобно устроилась на плетне.
Дед Данилка и Ульяна показались на пороге избы в тот момент, когда возок, запряжённый двумя лошадьми, остановился возле Демида и Василия. Дурында верхом на чалом коне сопровождал братьев.
Спирька-Чёрт держал вожжи, а рядом с ним восседал маленький, худенький попик в коричневой рясе. Рыжая бородка его была едва приметна. Бросалась в глаза непомерно большая, похожая на пузырь голова. Казалось, подуй сейчас хотя бы самый лёгкий ветерок — и улетит поп в выси поднебесные.
Но ветерка не было, и отец Парамон благополучно сошёл на землю, произнося нараспев:
— Мир да любовь, люди добрые!.. Ага, вот ты каков, Игнатик? — с ласковым любопытством оглядел он солдата. — Мужик, истинно мужик. Не отличишь!
— Я мужик и есть, за то мне и честь! — ответил Игнат.
— Э-э, Игнатик, врёшь! — усмехнулся поп, и толстые губы его зашевелились, как алые тряпицы на ветру. — Честь тебе за то, что ты двадцать пять лет царю-батюшке отдал.
— Я под началом царя был да родной земле, народу своему служил, прямо смотря в поповские глаза-горошины, сказал Игнат.
Парамон улыбнулся ещё шире, толстые красные губы расплылись, ощерился большой чёрный зуб.
— Я, Игнатик, радостную весть привёз, — умилённо проговорил он.
— Может, дожди пойдут? — хитро спросил Игнат.
— Ах, дожди, дожди… — вздохнул поп и перекрестился. — Засуха, пожар, наводнение — всё не от нас, а оттуда! — Он ткнул пальцем в небо. — Мы должны ждать да о жизни небесной не забывать. Вот там, — поп во второй раз поднял тонкий пальчик и ткнул его в белёсое от зноя небо, — нет ни дождей, ни засухи — никаких забот. Рай! Не то что здесь.
— Если там так хорошо, — сказал Игнат, — так чего мы здесь топчемся? Спеши на небо, отец Парамон, а мы — за тобой!
— Но попадёт на небо только тот, кто на земле живёт тихо, послушно, елейным голоском произнёс Парамон. — Затем, кто достоин, придут ангелы, раздастся трубный глас, и откроется ему дорога на небо… И увидит он бога-создателя…
— Видел я его, бога. — Игнат подкрутил усы. — Шёл я степным шляхом, попросился в хату на ночлег. А в той хате богомаз жил — все стены в иконах. Куда ни глянь — святые лики…
Поп Парамон перекрестился смиренно.
— Попросил я этого богомаза, — продолжал солдат, — отца моего покойного нарисовать. «Как же родителя твоего рисовать, если я его не видел?» — удивился богомаз. «Бога же тоже никогда не видел, а рисуешь!» говорю-я ему.
— Ну, и чем дело кончилось? — спросил поп.
— Переночевал среди богов, вот и всё. Теперь любого из них встречу сразу узнаю, — одними глазами усмехнулся Игнат.
Спирька-Чёрт слез с возка, передал вожжи сидящему верхом Дурынде.
— Отец Парамон, — поклонился попу подошедший поближе дед Данилка, пять молебнов было о дожде, два водосвятия, а ни капли не упало с твоего неба.
— Чудо надо ждать смиренно, — ответил Парамон. — Верить в него.
— И тогда с неба закапает? — спросила Стёпка.
— Цыц, несмышлёныш! — прохрипел Спирька. — Распустила язык!
— А отчего бы тебе, отец Парамон, не сотворить чудо? — спросил Игнат. — Я видел во славном городе Санкт-Петербурге, как попы чудеса творят. Прямо на площади. И на улицах тоже могут… Сотвори нам чудо, отче. Маленькое какое-нибудь.
Это был открытый вызов Парамону. Поп растерялся: как бы не опозориться. Он закатил глазки к небу и начал мелко и быстро креститься, чтобы выиграть время. Эх, придумать бы какой-нибудь ответ дерзкому солдату! Но, как назло, ничего не шло в голову.
В глазах Спирьки зажглись змеиные огоньки, и он снова, как это уже было раз нынешней ночью, почувствовал предательскую дрожь в коленках. Кто знает, что надумал этот проклятый солдат?
Спирька огляделся, встретился глазами с Дурындой, который преданно и доверчиво смотрел на попа. Затем взглянул с ненавистью на улыбающегося Игната.
Игнат же в оба глядел на большой, круглый, без морщин лоб Парамона, и думал о том, как хорошо было бы постучать в этот лоб, как в барабан.
— Не можешь, отче? — громко сказал Игнат. — Тогда сотворю чудо я.
Поп, Чёрт и Дурында, как по команде, уставились на солдата.
С удивлением смотрели на него и дед Данилка с Ульяной, и Василий с Демидом.
А восхищённая Стёпка соскочила с плетня и подошла поближе.
— Чьи это лошади? — спросил Игнат, кивая на возок.
— Мои, — пробормотал Спирька.
— Смотри, честной народ! — громогласно продолжал Игнат. — Сей момент этот возок с лошадьми и всем, что в нём есть, сгинет. Да так, что и духу от него не останется! Буду счёт вести до пяти! Раз…
— Ой, — сказал Спирька, — ведь и возок тоже мой… Давай, солдатик, покажи чудо на том коне, что под Дурындой…
— Не мешай! — закричал Игнат. — Теперь опять сначала всё начинать нужно! Чудо, свершись! Пусть сгинет этот возок с лошадьми! Раз… два…
— Да что он тебе дался, мой возок! — прохрипел Спирька. — Солдатик! Вот же конь стоит…
— То мой конь, — смиренно молвил поп Парамон. — Зачем ему на небо? Он и тут небесным делам служит… А Игнатик сказал так, и перетакивать не будем. Пусть твой возок пропадает.
Спирька злобно посмотрел на брата, а тот ответил ему широкой улыбкой.
— Буду считать тихо, — сказал Игнат. — Чудо всё равно свершится. Все закройте глаза, а то ударит молния — и вы ослепнете.
Все зажмурили глаза, а Спирька бросился к лошадям и схватил за постромки.
— Не отдам, — шептал он, закрыв глаза. — Не отдам!
Поп Парамон приоткрыл один глаз и встретился взором с хитрым взглядом Стёпки — она тоже ослабила прищур.
— Тьфу! — сплюнул поп и снова зажмурился.
— Четыре… — закричал Игнат.
— Не надо, солдатик! — взмолился Спирька. — Уже пропадает всё… Ой-ой-ой…
— Хорошо! — согласился Игнат. — Я ещё раз сотворю чудо! Чудо! Не разоряй бедного доброго человека Спиридона! Оставь ему возок и лошадей! Пять… четыре… три… два… один! Чудо свершилось! Смотрите все: возок и лошади, как были, целы и невредимы!
Все открыли глаза. Возок и кони стояли на том же месте, где прежде.
Только Спирька, по-прежнему зажмурив глаза, цеплялся за сбрую и бормотал: