Солдат вкатил ему одно ядро чугунное на ладонь, кричит:
— Щёлкай на здоровье! Только, чур, уговор: ежели с трёх раз первый орех не раскусишь — в замок меня пустишь. А второй орех не раскусишь назад меня выпустишь.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся великан. — А ежели раскушу, тогда и твою голову, как орех, щёлкну! По рукам?
Что делать? Согласился Хитрый Лапоть.
Положил великан Недреманное Око ядро на зуб, хотел щёлкнуть — ан нет, ничего не выходит. Он второй раз, посильнее зубы сжал — щёлк! — только это не ядро щёлкнуло, а зуб великанский сломался.
— Как русский орешек — не по зубам? — спрашивает солдат.
— Погоди, ещё третий раз за мной, — говорит великан.
И всё сызнова — только теперь другой зуб выскочил, великан от боли волком завыл.
Делать нечего — пропустил солдата в замок.
А солнце уже по самому морю катится, вот-вот начнёт заходить. Бежит солдат по замку, а комнат там что деревьев в лесу. И в каждой — сокровища несметные. Как тут отыскать Конька-горбунка, Медведя-плясунка, Кота-говорунка?
«Если есть тут кто живой, — решил Хитрый Лапоть, — то он непременно откликнуться должен на нашу пляску русскую, солдатскую».
Отложил в сторонку ружьё, ранец да как начал плясать — только камни-самоцветы кругом дрожат-сверкают да подмигивают.
Танцует солдат да сам тебе подпевает:
И впрямь: откуда ни возьмись, появились звери затейные, в дверях стали, на солдата смотрят.
Мохнатый Медведь-плясунок — глаза весёлые — сразу приплясывать начал; то вприсядку, то колесом пройдётся.
Конёк-горбунок сам махонький, а хвост у него золотой по всей комнате волочится.
А Кот-говорунок — красавец писаный! Один глаз у него жёлтый, другой голубой. Сам, словно гусь, серый. Шерсть долгая, да лёгкая — пух прямо. Ушки на макушке, ходит, ко всем ластится, песни урчит-поёт.
— Звери мои дорогие, затейные-шутейные, — взмолился Хитрый Лапоть, недосуг нам разговоры разговаривать: едем в Оловянное королевство, людей от скуки-докуки выручать!
— Это далеко-о-о, — урчит Кот-говорунок, — за мор-мор-море-океан… Я воды боюсь.
— Так вы же тут взаперти у царя Гороха сидите, никакого толку от вас нет! — говорит солдат.
А там люди оловянными совсем уже стали… Вы же их спасёте!
— Как же мы отсюда выйдем? — спрашивает Медведь-плясунок, а у самого все четыре лапы ходуном ходят. — Великан нас поймает и в яму посадит, на цепь.
— Бр-р-р! — зафырчал Кот-говорунок. — В яме холодно, мокр-р-р-о…
— Это моя забота, как я вас отсюда вызволю, — сказал Хитрый Лапоть. Поспешайте!
А солнце уже наполовину за море ушло. В окно видно — Конёк-скакунок волнуется, из ноздрей огнём пышет, копытом землю роет.
Подошли солдат и звери к воротам.
— Как пришлись тебе по нраву русские орешки-щёлканцы? — спросил Хитрый Лапоть великана.
— Ох, раскусил я твой орешек, — ответил Недреманное Око. — Вон он, ох…
Возле ворот лежало разгрызенное пополам чугунное ядро, всё щербатое, во вмятинах — здорово, видно, великан над ним потрудился. А рядом пни костяные валялись — зубы великаньи поломанные, расколотые.
— Дорого тебе встал первый орешек, — сказал солдат. — Да вон второй лежит, ты его попробуй хотя бы надкусить…
И солдат подкатил к великану Другое ядро.
— Да мне уж кусать-то нечем, — прошамкал великан. — Один зуб остался.
— Это уж не моя забота, — сказал Хитрый Лапоть. — Уговор дороже денег — выпускай меня из замка.
Солнце уже вот-вот за море уйдёт — одна горбушка осталась над водой.
Сел Хитрый Лапоть на Конька-скакунка, Кота в ранец положил. А Медведь-плясунок на Коньки-горбунка уселся, хвостом горбунковым повязался.
Взвились кони в небо сизое и сгинул с глаз остров Буян, словно и не было его никогда.
У стен Оловянного королевства наземь опустились.
Пришли к Долдону во дворец.
Король от удивления слова молвить не может. Принцесса прибежала, оловянными очами на зверей уставилась.
— Как же, — спрашивает она, — солдатик, ты уцелел, здоровым-невредимым вернулся?
— Перво-наперво, — ответил Хитрый Лапоть, — нужно всегда помнить: за правое дело — стой смело. Никого не бойся, а сам смекай…
— Трубите, всех на площадь зовите! — приказал король. — Будем моих оловянных людей оживлять-веселить!
Всех людей с оловянными очами согнали на площадь.
Медведь-плясунок плясал так, что Хитрый Лапоть чуть со смеху не умер.
Но оловянные очи короля, принцессы и всех их подданных оставались такими же скучными, словно незрячими.
Потом Конёк-горбунок кувыркался в воздухе, гонял облака, летал, как хвостатая звезда, над королевством — никто даже оком в его сторону не повёл.
Вышел на площадь Кот-говорунок, такие мур-муры развёл — хочешь не хочешь, а заслушаешься.
Только людям с оловянными очами это всё ни к чему — как лежали, так и лежат, в небо плюют и мух не ловят.
Рассердился Хитрый Лапоть.
— А вот у нас в деревне, — сказал он зверям, — таким, как вы, мастерам, был бы почёт и уважение. А здесь что — тоска оловянная, тьфу!
— А где твоя деревня? — спросил Медведь-плясунок.
— Деревня моя, — вздохнул Хитрый Лапоть, — стоит среди рек быстрых, среди лесов дремучих, среди полей чистых…
И как принялся солдат рассказывать о своей деревне, так не только сам король с принцессой, но и все люди с оловянными очами оживились. Окружили солдата, слушают.
— Где ж эта красота ненаглядная? — спрашивает Конёк-горбунок.
— В Русской земле, на родине моей, — отвечает солдат.
— А что такое родина? — спросила принцесса.
— Родина там, где человек родился, где всё для него самое дорогое… сказал солдат да и чуть язык не прикусил. Вот же что самое дорогое родина! Как это он сразу-то не додумался — ведь на столбе том, что меж дорог стоял, так и написано было: «Самое дорогое потеряешь»! Значит, родину эти люди потеряли-забыли! Вот и стали у них очи пустые, незрячие, сами оловянными сделались…
Эх, как же им без родины-то тяжко!
И начал Хитрый Лапоть о родине своей сызнова рассказывать, да так красиво, да с таким пылом и жаром, что растопил всё олово в сердцах и очах. Потеплели люди, встрепенулись. Каждый о своей родине вспомнил. И домой заторопился.
И не стало больше Оловянного королевства.
А Хитрый Лапоть забрал весёлых зверей и дальше пошёл — дело для солдата везде сыщется…
О солдате этом и доселе во всех местах, где он бывал, сказки сказывают, песни поют. Тут и сказке конец, пускай веселится наш добрый молодец…
Когда все разошлись, бабка Ульяна уложила спать Игната и Якова-Дурынду на лавки.
— Не шагать же Якову на ночь глядя в своё село, — бормотала бабка, хоть и холуй Спирькин, а всё же мужик работящий.
И полезла сама на печь, к Стёпке.
А глухой ночью, когда все крепко спали, Дурында выкрал из потайного места у дверной притолоки заветную расписку и отнес её Спирьке.
— Эх, и посчитаюсь же я теперь с солдатиком! За всё посчитаюсь! И за мельницу, и за коня, и за подати! Шкуру с него спущу! — захрипел Чёрт.
Потом осмотрел бумагу внимательно, убедился, что это именно та расписка, не подменённая, и сжёг её на свече. А пепел в землю затоптал.
— Тебе, Дурында, за это десять рублей было положено, — сказал он, и змеиные глазки его злорадно блеснули, — но ты мне должен пятнадцать, так что за тобой пять…
— Когда же это я должен был? — удивился Дурында.
— Я лучше помню, — усмехнулся Спирька. — И молчи, не перечь, а то скажу солдату, кто его обокрал, уж он из тебя чучело гороховое сделает и на огород поставит… Пошёл отсюдова, пока не позовут! Иди к Игнату, ложись снова на лавку и спи, будто и не знаешь ничего!..