10. Как заварилась каша
Солдат даже из топорища нашу сварить может.
ак только зашло солнце, поднялся тихий ветерок, и чуткие, залатанные и перелатанные крылья мельницы ожили. Ветер крутил крылья, они вертели колесо-ворот, а оно тащило толстую пеньковую верёвку. Верёвка тянулась вниз, к омуту. К ней привязаны были бадейки. Бадейки черпали тёплую, нагретую за день солнцем воду, верёвка тянула их вверх к полю. Вода сливалась в жёлоб. Оттуда ручей, журча и бурля, нёсся к иссохшей, морщинистой земле. А опустевшие бадейки, покачиваясь на верёвке, уже снова ползли вниз за водой, словно кружась в бесконечном хороводе.
Когда ветер затихал, замирали крылья мельницы, останавливался весь круговорот. Слышно было, как капает в реку вода с бадеек, как они поскрипывают, раскачиваясь, на верёвке.
Смотреть на «машину» собирались по вечерам все крестьяне со всего стоеросовского удела. Они сидели — кто на берегу, кто возле жёлоба, а кто под мельницей — и уважительно, с удивлением и радостью глядели на ручей, текущий в поле.
Приехали взглянуть на Игнатову придумку и Парамон со Спирькой. Поп и Чёрт прокатились на своём возке взад и вперёд — для важности, — потом слезли, осмотрели со всех сторон вместе с Игнатом и Савушкой «машину».
— Ежели что вырастет — половина урожая моя! — сказал Спирька. — Чья мельница-то? А? Ну так вот…
Игнат усмехнулся:
— Сочтёмся. Цыплят по осени считают.
— Не беспокойся, Игнатик, сочтёмся, придёт час, — подхватил Парамон и ощерился в беззвучном смехе, — ох, сочтёмся!
Спирька-Чёрт хрипло крикнул:
— Но, трогай!
Братья укатили, а пыль ещё долго стояла на дороге.
— Пусть потешатся, — говорил Спирька, лениво погоняя лошадей, — не половину, а всё у них заберу, до зёрнышка. Ежели ничего земля не уродит, то крыши с изб поснимаю, а своё возьму!
— Игнатик себе на уме, да мы похитрее его! — Поп Парамон почти мурлыкал от довольства. — Дурында твой молодцом — теперь солдатику худо будет. Расписочку хвать-похвать — ан ищи ветра в поле! Князь залютует батогами Игнатика до смерти забьёт, а мы от всего отопрёмся…
— Мечтал солдатик нас погубить, княжеской милости добиться, с его руки перстень получить, а получит кандалы! — захихикал Спирька.
— Перстень? — Поп Парамон вскрикнул так громко, что лошади от испуга припустились рысью. — Перстень, Спирька! Вот что Игнатик у князя украл! Перстень!
— Тебя опять дурманом-травой опоили? — натягивая вожжи и сдерживая лошадиный бег прошипел Чёрт. — Заговариваешься!
— Охо-хо! — радостно ударил поп ладонями по коленям. — Да не держи лошадок, погоняй поскорее, у меня в горнице разговоры разговаривать сподручнее… Хоть поле пустое, да и у него уши есть.
Поп и Чёрт даже попадью в свой план не посвятили. Девчонку Аринку со двора прогнали, чтоб не подслушала ненароком.
Они сидели на лавке одни в горнице, пили брусничный квас и, то и дело сталкиваясь головами, шептались.
— Коль только князь — батюшка хватится своего перстня любимого, сказал поп, — мы скажем:
«Вот Игнат-солдат отгадчик, всё знает, всё видит… Коня боярского отыскал лихо! Пусть он и перстень разыщет».
— С конём-то он нас обманул, подсмотрел. Савка болтал, что видел его в тот вечер в лесу, а перстня солдату не найти вовек, — хрипло зашептал Спирька, и его змеиные глазки загорелись зелёным пламенем.
— А ежели найдёт всё же? — беспокойно спросил поп.
— Как же он найдёт, — хихикнул Чёрт, — ежели Дурында перстень этот в солдатской же избе и спрячет?
— Охо-хо! — только и охнул поп. — Лихо удумал!
— А место только мы будем знать, — торопливой скороговоркой продолжал Спирька. — Нагрянем вместе с князем в избу, перстень найдём… Что вору Игнашке будет за то?
— Хо-хо-хо! — восторженно загоготал поп и, покосившись на дверь, за которой сидела попадья, прикрыл рот. — Сочтёмся же мы с Игнатиком! Отведём душу!
И вдруг сразу стал серьёзным:
— А Дурында нас Игнатику не продаст?
— Что с тобой, Парамон? — Спирька отодвинулся от брата, посмотрел на него удивлённо. — Кто Дурынду унизил, с ног сбил? Солдат. У мельницы кто опозорил парня? Солдат. За что его Дурынде любить? За то он солдата и погубил, расписку умыкнул. Ну, а ежели теперь солдатик про Дурынду правду узнает, кто первый голову сложит? Дурында. Вот и получается: ему ходу от нас нет.
Спирька сжал оба кулака, показывая, как крепко он держит Дурынду в руках.
— Ты меня скорей продашь, чем Дурында, — Вздохнул Спирька.
— Кто старое помянет, тому глаз вон, — отмахнулся поп. — Мы с тобой братья кровные, друг за друга в ответе.
— Завтра ночью, — продолжал Спирька, — князь-батюшка поедет к мельнице машину смотреть, потом на усадьбу вернётся. Нужно перстень у князя взять, солдатика в усадьбу позвать. Дурында в это время перстень в избе схоронит. Тут и кража объявится. Солдатика к князю призовут, велят ему отыскать пропажу, хе-хе-хе!
— От одной беды Игнатик бежал, да в другую попал, — ощерился поп. Господи спаси его и помилуй!
— Солдатика скорее убрать нужно, — озабоченно произнёс Спирька. Вот-вот Голянский вернётся, а за ним и сам граф Темитов пожалует… Надобно так дело повести, чтоб к графову приезду солдатского духу у нас не было… А то он надумает что-либо, дело нам испортит…
…На следующую ночь Спирька сделал всё, как задумал.
Князь Стоеросов поехал к мельнице сразу после сна, испив лишь кринку холодного молока. Долго осматривал нехитрый механизм.
— Мудрено, мудрено, — бормотал он. — Легче воду снизу на коромыслах таскать! Как наши деды делали… Помню, в старые времена… Эх!
Князь уехал вместе с Парамоном, а Спирька придержал лошадь и приказал:
— Игнат, в усадьбу иди! И ты, Дурында, тоже!
…Во дворе усадьбы, как обычно ночью, было людно и шумно.
Пылала печь в кухне-флигеле: готовила князю обед.
Вышел навстречу солдату Спирька — видно, нарочно поджидал, высматривал.
— Рано пришёл, солдатик, — засипел он, пяля на Игната свои немигающие глазки. — Подожди, пока князь-батюшка откушать изволит. Натощак уж больно он грозен.
— Я тоже, когда голодный, так мне под руку не попадайся! — весело молвил Игнат. — Ладно, доложи, что, мол, солдат являлся да пошёл спать.
— Что ты, что ты! — замахал ладошкой Спирька. — Это ты, солдатик, у себя — как хочешь, а в гостях — как велят. Помни, куда пришёл. Свой обычай и норов за дверью оставляй, к чужим не носи.
— Чужим? — Брови Игната удивлённо поползли вверх. — Так тут же наш край, русский!
— Край-то русский, да дом не твой, — прохрипел Спирька. — Хе-хе, какой барин отыскался! Жди, тебе приказано! А то ночью князь за тобой пошлёт, из избы вытащим!
— Ладно, подожду, — согласился Игнат. — А ты мне загадку пока разгадай. Сколько ни ешь, не убавится, а ещё больше прибавится? Что сие означает?
Спирька закатил глазки, пожевал губами, потом плюнул на землю:
— Тьфу! Только мне и дела твои загадки отгадывать! Да и не может того быть: еда-то всегда меньше становится, ежели её ешь!
Игнат сделал пол-оборота влево и сказал:
— На отгадки ты. Чёрт, слабоват. А вот я пойду на кухню отгадку есть.
— Нет здесь твоей отгадки! — захрипел Спирька. — Меня не проведёшь!
— Раки это! — усмехнулся Игнат и пристукнул своим железным посохом. Раков чем больше ешь, тем больше скорлупы остаётся… Ух, когда раков варят, как положено, так за версту чуешь!.. Дух — как от трав лесных. Вот я рачков-то княжеских и попробую.
— Для тебя, что ли, варят? — захрипел Спирька и метнулся к кухне, словно его подхватил порыв ветра. — Эй, повара! Солдату раков не давать. Если кто его кормить будет, сгною!
— Наговорил столько, что и в шапку не соберёшь, — улыбнулся Игнат. Не спеши, коза, все волки твои будут.