Заяц потер зад и размашистыми зигзагами почапал на четырех лапках, утопая оными в попеле, дальше исследовать планету тудыяк, кудыяк глаза глядят: строго тудыяк, на запад, выискивая путь покороче, елки-моталки. И пошел он, наш любомудр, с энтузазизмом исследовать, верно ли утверждает наука, что in terra est vita, in luna non est. Особливо разумная vita, елки-моталки. Ведь scientia potentia est, понимаешь. Sic, sic!
Идет, идет по луне, понимаешь, пришелец размашистыми зигзагами строго тудыяк, на запад, выискивая путь покороче, и вдруг... И вдруг перед ним – виселица! Ах, а на виселице висит – mamma mia, кто бы вы мыслили?! – повешенный! А на груди – фанерная табличка с надписью, сделанной грифельным карандашом: «Za vscritie garoja i ugon». Грифельный карандаш на веревочке висит тут же, подле таблицы, щобы все желающие могли сделать пришедшие им в головы приписки и не смогли б уволочь карандаш. И многие прохожие действительно сделали к вышеупомянутой надписи краткие нецензурные приписки, которые здесь не приводятся в силу их удручающего однообразия и вопиющей многочисленности.
– Ну, эвто наверно, по лунной латыни: ни фига не понятно! – подумал Лунный заяц, взял карандаш и, не задумываясь, переправил в слове «garoja» первую букву «a» на букву «o».
И пошел, точнее сказать – почапал на всех четырех лапах, утопая оными в попеле, дальше. Идет, идет по луне, понимаешь, пришелец размашистыми зигзагами строго тудыяк, на запад, выискивая путь покороче, и вдруг... И вдруг навстречу пришельцу – лунный кочет, в котором ярость ух и клокочет, ух и клокочет, елки-моталки! Кочет как кочет, вот то́личко у него были длинные-предлинные лапы, огромные-преогромные коричнево-серые раскосые глаза, смешные-пресмешные ослиные уши, а также короткие-прекороткие рожки – антенны на лысой-прелысой макушке большущей-пробольшущей головы. Короче, кочет тот – сам черный, голова алая, клюв – кроваво-красный и ничуть не короче, чем нос Буратино! Наш зайчик обомомлел!
Остановился лунный кочет, длинный-предлинный клюв об луну точит: вжик-вжик, вжик-вжик, ну явно чего-то хочет, а ярость в кочете так и клокочет, так и клокочет, ко... ко... конечно! Очевидно, что кочету отчего-то ну о-о-очень тяжело. Впрочем, кому в наше время на луне легко? Засим кочет присел и с энтузизазмом облегчился в попел. Раздался мощный запах птичьего помета. Кочет мгновенно привстал, возмущенно принюхиваясь.
– Ко-ко-ко-ко! Чё тут за чёрт-те чё? Ой! Ко... ко... косой! Лунный ко... ко... ко... заяц! – яростно-преяростно бормочет лунный ко... ко... ко... кочет.
Пришелец обрадовался, что лунный обитатель признал его за своего. И наш зайчуган, понимаешь, наш гомон... гумно... гуманоид, встал на задние лапки и радостно закричал, вихляя задиком, виляя хвостиком:
– Ты, лунатик, подойди – на мой хвостик погляди! За... за... за... за... замечательный хвостик! – и встал к лунному кочету задом.
Небось, энто топерь на луне сплошь и рядом, что пришельцы, скитальцы, становятся задом! Однозначно!
Лунный кочет подскочил к пришельцу и, с воплем «Ко-ко-ко-ко! Сам лунатик!», изо всех сил клюнул зайца в зад востро наточенным клювом. Пришелец подпрыгнул от неожиданности, потер зад и, решив, что энто у них, у лунатиков, такой местный способ приветствия, страстно-престрастно и страшно подобострастно пропи... пи... пищал:
– Благодарю за... за... за... за горячее ко... ко... приветствие!
– Ко-ко-ко-ко! Ну, ежели нужно ко... ко... кого-то ешчё горячо поприветствовать, обращайся! Ко-ко-ко-ко! – сообчил пришельцу ко... ко... ко... кочет и почапал своей дорогой, утопая лапами в попеле, причем ярость в ко... ко... ко... кочете так и клоко... ко... ко... кочет, так и клоко... ко... ко... кочет, ко... ко... конечно!
Очевидно, что ко... ко... ко... кочету опять отчего-то ну о-о-очень тяжело! Авось вскоре полегчает!
– Спасибо! Всенепременно! – крикнул вслед уходящему кочету заяц. – А ты, понимаешь, ко... ко... ко... кто, ко... ко... ко... кореш? Мабудь, ко... ко... ковбой?
– Ко-ко-ко-ко! А я, понимаешь ли, ко... ко... ко... кочет, ко... ко... который придраться да и подраться ко... ко... ко... кхочет, однозначно! Ко-ко-ко-ко!
Заяц потер зад и размашистыми зигзагами почапал на четырех лапках, утопая оными в попеле, дальше исследовать планету тудыяк, кудыяк глаза глядят: строго тудыяк, на север, а эвто вам не безделки, елки-моталки! И пошел он, наш любомудр, с энтузазизмом исследовать, верно ли утверждает наука, что in terra est vita, in luna non est. Особливо разумная vita, елки-моталки. Ведь scientia potentia est, понимаешь. Sic, sic!
Идет, идет размашистыми зигзагами строго тудыяк, на север, а эвто ведь не безделки, и вдруг... И вдруг перед ним – виселица! На виселице висит – mamma mia, кто бы вы мнили?! – повешенный! А на груди – фанерная табличка с надписью, сделанной грифельным карандашом: «Za vscritie grja i ugon». Грифельный карандаш на веревочке висит тут же, подле таблицы, щобы все желающие могли сделать пришедшие им в головы приписки и не смогли б умыкнуть карандаш. И многие прохожие действительно сделали к вышеупомянутой надписи краткие нецензурные приписки, которые здесь не приводятся в силу их удручающего однообразия и исключительной многочисленности.
– Ну, эвто наверно, по лунной латыни: ни фига не понятно! – подумал Лунный заяц, взял карандаш и, не задумываясь, вставил в слово «grja» две пропущенные литеры «o».
И пошел, точнее сказать – почапал на всех четырех лапах, утопая оными в попеле, дальше. Идет, идет размашистыми зигзагами строго тудыяк, на север, а эвто ведь не безделки, и вдруг... И вдруг навстречу пришельцу – летит ж-ж-ж... ж-ж-ж... ж-ж-ж... ж-ж-желтая лунная пчелка: ж-ж-ж, ж-ж-ж, ж-ж-ж, ж-ж-ж, елки-моталки! Пчелка как пчелка, брюшко в черную полоску, ж-ж-ж, ж-ж-ж. Пчелка, воображ-ж-жаешь, летела себе и ж-ж-жуж-ж-жала, вот толькя у нея были длинные-предлинные лапы, огромные-преогромные черные раскосые глаза, смешные-пресмешные ослиные уши, короткие-прекороткие рожки – антенны на лысой макушке большущей-пребольшущей головушки. А еще у той пчелки янтарное ж-ж-ж... ж-ж-ж... ж-ж-ж... ж-ж-жало – чуть короче кинж-ж-жала, ж-ж-ж, ж-ж-ж! Остановилась в полете лунная пчелка, ж-ж-ж, ж-ж-ж, поправила лапкой торчкастую челку, ж-ж-ж, ж-ж-ж, протерла другой лапкой вострые, понимаешь, превострые гляделки, ж-ж-ж, ж-ж-ж, и завиж-ж-жала ж-ж-жутко-преж-ж-жутко:
– Ж-ж-ж, ж-ж-ж!
Наш зайчик обомомлел! Засим зайка вдруг деловито решил сделать что-нибудь эдакое дельное и тут же ж-ж-ж... ж-ж-жутко обделался прямо в попел!
Пчелка принюхалась, понимаешь, поморщилась и завиж-ж-жала:
– Ж-ж-ж, ж-ж-ж! Ой! Лунный ж-ж-ж... ж-ж-ж... ж-ж-ж... ж-ж-жаяц! Однако ж-ж-ж, однако ж-ж-ж! Ж-ж-ж, ж-ж-ж! Однож-ж-жначно!
Пришелец обрадовался, что лунная обитательница признала его за своего.
И наш зайчуган, понимаешь, наш гномон... гумно... гуманоид, встал на задние лапки и радостно закричал, вихляя задиком, виляя хвостиком: