А наш добрейший добронравный доброконный Добрыня Никитич, достигнув ближайшей раз... раз... развилки, остановил богатырского коня и прочел надпись на сером камне: «Налево пойдешь – в логово Соловья-разбойника попадешь и там, естественно, от свисту его пропадешь; направо пойдешь – в Шарабарашару попадешь и там, естественно, на гулянках совсем пропадешь!» Добрыня Никитич, не будь дурак, выбрал, естественно, тот вариант, где пропадешь, но не совсем, и повернул добропослушного коня налево, а ковылькада побежала за красавицей Ариной направо.
И вот наконец ковылькада, понимаешь, наша достигла, воображаешь, Шарабарашары – окруженной дремучим лесом древней деревянной деревеньки в тринадесять добротных дворов.
Посем ковылькада поспешно устремилась через всю деревню к вожделенной цели – избушке Арининых суседей.
Деревня, как было уже отмечено в закомуреньке тридцать первой, обреталась в зажиточности: в кажном дворе – «Нива» или мотоцикл «Урал» с коляской. Избы добротные, пятистенные, не черные, а белые. В кажной избе – радиола. Повсюду из открытых окон лились песни: «Так провожают пароходы» в исполнении Эдуарда Хиля и «Эти глаза напротив» в исполнении Валерия Ободзинского.
Редкие молчаливые прохожие при виде ковылькады сигали с истошными воплями в кусты чертополоха. Зато вслед прибывшим бежали собаки с громким лаем и мальчишки со свистом и улюлюканьем.
А егда ковылькада пробегала в самом центре деревни мимо одного двора, на зеленом заборе которого висела бирка с нумером тринадцать, написанным римскими цифрами, запахло свежей морковкой и зеленым горохом. Через широко раскрытые ворота двора Премудрый с Иванушкой заметили: там, посреди огородных грядок, прямо перед пугалом огородным, сидел экс-царь Горох на своем раскладном троне и, аккомпанируя себе на баяне, пел усевшимся на пугало воронам: «Молодым у нас – доска почета, молодым всегда – достойный путь!» И осоловевшие вороны совершенно согласно кивали клювами и подпевали: «Молодым, кар-кар, – доска почета, молодым, кар-кар, – достойный путь!» Экс-царь был обряжен в пончо, джинсы, сомбреро и тапочки, всё упомянутое – горохового цвета, самых разных оттенков, и всё – рваное.
А вокруг экс-царя Гороха бегала, понимаешь, Катя Огняночка в хрустальных туфельках на высоких каблуках, в красном фартуке поверх белого пеньюара и с граблями в руках. Она возмущенно кричала на благоверного, в гневе размахивая граблями, источающими ам... ам... амбре навоза, пряного как ам... ам... амброзия:
– Как ты мог всё прошляпить, Горох! У тебя ж из-под носа неведомые мазурики половину морковки с грядок повыдергали, двождызначно!
На энто Горох не отвечал – а что тут ответишь, если эвто чистая, бидистиллированная правда? – а токмо невозмутимо продолжал петь и на ворон глядеть.
Увидев бошки Иванушки и Премудрого, торчащие из окошка бегущей на курьих ножках избушки, Горох тут же вскочил и сложил раскладной трон, а баян сунул в чехол. Засим экс-царь со всем энтим экс-царским, понимаешь, скарбом бросился со всех ног за ковылькадой.
За Горохом ринулась, воображаешь, Катя с истошным криком:
– Горошек! Ты это куда-а-ась? А кто будет смотреть за автомобилем «Нива», за гаражом, за огородом, за хлевом, за коровником, за курятником, за анбарами с закромами, а также за погребами?
Наконец ковылькада прибыла во двор хаты, где жили суседи Арины, дедка с бабкой, хозяева, воображаешь, небезызвестного колобка. Во дворе, понимаешь, стоял желтый автомобиль «Нива» со снятыми колесами, включая запасное. Ващще Премудрый вышел из избы, таща за руку упирающегося Иванушку, встал рядом с прекрасной Ариной, огляделся и принял решение расположиться здесь временно лагерем. И ту́тотька похрусты окружили избушку на курьих ножках и сортирчик на цыплячьих лапках забором в два ряда.
Но тутовона к прибывшим принялся резво и отважно пробиваться через двойной забор похрустов экс-царь Горох. Похрусты старались его схватить и не пропустить, но они не могли до него дотянуться: Горох был низенький, кругленький, а главное – в гороховом сомбреро невообразимого размера.
Экс-царь подбежал как можно ближе к прибывшим живцам, насколько энто позволяло невообразимого размера гороховое сомбреро, и радостно завопил:
– Дедушка! Ивашка!
– М-м-м, чмок, чмок! Горошек! – дружно гаркнули дедушка с Ивашкой, почувствовав аппетитнейший запах свежего горошка.
– Мабудь, обнимемся першим делом? – восторженно предложил экс-царь, но гороховое сомбреро почему-то не снял.
– Не царское эвто дело – обниматься в сомбреро! – дружно гаркнули дедушка с Ивашкой.
– Не по Сеньке шапка, не по Гороху сомбреро! – дружно прокомментировали похрусты.
– Да я топерь не царь!
– А кто ты топерь, бедняжка? – дружно гаркнули дедушка с Ивашкой.
– Аз экс-царь – временно! Так шо обнимемся першим делом, бродяжки! – восторженно предложил экс-царь, однако сомбреро так и не снял, стиляжка.
Ту́тоди дед посуровел и задумчиво изрек:
– Да ни! Першим делом шо? Першим делом – преступленья, однозначно!
– Ну а музыка? Приличная, энергичная игра на баяне, понимаешь?!
Дедушка на микросекунду расплылся в блаженной улыбушке, однозначно, одначе изрек весьма и весьма мрачно:
– А музыка потом, ёшкин кот!
– У-у-у!
Но вот в то же самое окомгновение к двойному забору из похрустов подбежала экс-царица Катя Огняночка и принялась энергично орудовать граблями, явственно источающими ам... ам... амбре навоза, пряного как ам... ам... амброзия. Чрез два ряда похрустов Катя прошла, как нож скрозь масло. Экс-царица подскочила как можно ближе к прибывшим живцам, насколько эвто позволяли ей не прекращающие мельтешить грабли, и радостно завопила:
– Дедушка! Ивашка!
– М-м-м, чмок, чмок! Катенька! – дружно гаркнули дедушка с Ивашкой, почувствовав запах чего-то родного, деревенского.
– Мальчики! Мабудь, обнимемся першим делом, обаяшки? – восторженно предложила экс-царица, но орудовать граблями почему-то не прекратила.
– Не царицыно энто дело – обниматься средь беспредела! – дружно гаркнули оба: и дедушка, и Ивашка.
– Не по Кате объятья, не по царице грабли! – дружно прокомментировали похрусты.
– Да я таперича не царица! Временно!
– А кто, милашка? – дружно гаркнули оба: и дедушка, и Ивашка.
– Экс-царица – временно! Так шо обнимемся першим делом! – восторженно предложила экс-царица, но так и не прекратила, замарашка, орудовать граблями, явственно источающими ам... ам... амбре навоза, пряного как ам... ам... амброзия.
Ту́тоньди дед на микросекунду расплылся в блаженной улыбке, двождызначно, одначе посуровел и изрек задумчиво и мрачно:
– Да ни, однозначно! Першим делом шо? Першим делом – преступленья!
– Ну а деушки? Я, понимаешь? Засим, понимаешь, Татьяна Учтивица?
Дедушка на наносекунду расплылся в блаженной улыбке, размечтавшись о прекрасных точеных девичьих косточках, трождызначно, одначе посуровел и изрек мрачно-мрачно: