А экс-царь Горох рьяно играл на баяне и радостно пел всё ту же изрядно поднадоевшую всем песню: «Молодым у нас – доска почета, молодым всегда – достойный путь!», но певца совершенно никто не слушал: не Хиль, понимаешь, и не Ободзинский, однозначно!
Во главе общего стола оказались почему-то не Шерлок Холмс с доктором Ватсоном, а не́весть откуль взявшиеся поп Абросим с чертом Кинстинктином, и все пировальщики стремились с ними чокнуться и облобызаться, ан сильно при этом ойкали: вся ряса попа Абросима была в колючих шариках чертополоха, а красные рубашка и трусы черта Кинстинктина – тожде.
Вот черт Кинстинктинкт хвать со стола мельхиоровую ложку, облизал, облобызал – и в шапочку ее, в невидимку, понимаешь.
А поп Абросим сперва обомомлел, но засимчик спрашивает черта Кистинктинчика солидным таким басцом:
– Давно я хотел у тебя спросить, чертушка: как ты улавливаешь души людские?
– Не скажу: эвто секрет фирмы! – ответил чертушка драматическим тенором и хвать со стола мельхиоровую вилку, облизал, облобызал – и в шапочку ее, в невидимку!
– Наверное, на неимоверно ценную наживку?
– Ну да!
– Мабудь, на автомобиль «Нива»?
– Да не!
– Шо, на автомобиль «Жигули»?
– Да не!
– Шо, на автомобиль «Волга»?
– Да не!
– Шо, да невжо на автомобиль «Мерседес»?
– Да не!
– А на шо же тогда?
– А на то, на шо можно иметь и то, и другое, и третье, и четвертое, и всё вместе, эдакий ты зуда!
– Шо же эвто? – изумленно спросил поп Абросим глубоким басом. – Гараж? Невжо гаражи – аж четыре гаража?
– Шо, шо! Шо, шо! Не соображаешь невжо? Эвто, попушка, наши баксы! – шепнул чертушка драматическим тенором.
– А-а-ах во-о-от оно шо-о-о! А откеда ты их берешь, наши баксы, чертушка?
– Как откеда, попушка? Я их изготавливаю вот энтими самыми руками!
Засимчик черт Кинстинктинчик хвать со стола мельхиоровый ножичек, облизал, облобызал – и в шапочку, понимаешь, в невидимку!
– Да ну?
– Да! Я вырезаю баксы из старых газет! Много лет! Для всего мира! Вот энтими самыми маникюрными ножничками! Чик-чик, чик-чик, чик-чик!
И черт Кинстинктинчик драматически выхватил из-за пазухи крохотные ножнички, чик-чик, чик-чик ими в воздухе, а засимчик-чик-чик той же лапой хвать со стола мельхиоровую лопатку икорную с красной икоркой – и в рот, а посем облизал, облобызал – и в шапочку, понимаешь, невидимку: и ножницы, понимаешь, и лопатку икорную!
– Вот энто да! А газеты откеда берешь много лет?
– В сортирах много газет! Для всего мира!
И черт Кистинктинт хвать со стола хрустальную стопку, выпил, облизал, облобызал, причмокнул – и в шапочку ее, в невидимку!
– Да иди ты! – прошептал поп Абросим глубоким басом.
– Тенчас! – тут же закричал черт драматическим тенором, схватил со стола хрустальную рюмку и хрустальный фужер, выпил, выпил, облизал, облобызал, облизал, облобызал, дважды причмокнул – и в шапочку энту рюмочку и эвтот фужерчик, понимаешь, в невидимку! – а шапочку – на голову! – и выскочил из-за стола, а там пошел по бочкам с пивом, коих вокруг общего стола, понимаешь, покоилось огромное количество!
Поп Абросим, естественно, сперва обомомлел, потеряв черта из виду, но засим сориентировался на грохот и ринулся за незримым напарником в пого́н*: во все, понимаешь, лопатки залупил!
И тутычи заявилась, воображаешь, Катя Огняночка с красной утятницей в руках, накрытой белым вафельным полотенцем. В утятнице находилось невообразимо аппетитно пахнущее жаркое из зайчатины с морковкой. Катя почтительно преподнесла энто жаркое дедушке и пояснила:
– Морковки на эвто жаркое ушло аж полмешка!
– Спасибо! А почему ты почтительно преподнесла эвто невообразимо аппетитное заячье жаркое мне, а не своему, воображаешь, супругу – экс, понимаешь, царю Гороху? – спрохал дедочка.
– А он у меня гурман – из принципа ест токмо блюда из гороха: суп – гороховый, кашу – гороховую, кисель – из гороха, пиво – из гороховых стручков!
– Ах вот оно шо, чмок, чмок! Ну ежели он такой вегетарианец, то ему ни в жизть не попробовать зайчатины! М-м-м, вкусно! – восторженно сказал дедушка и, орудуя поварешкой, быстро проглотил всё жаркое, не разжевывая объедение такое. – Но где ж эвто наш выторопень, ёлки-палки? Ведь он парень ловкий – чемпион деревеньки по стометровке! Он давно уже, ёшкин кот, должен был приволочь недостающие полмешка морковки!
Но тут – о-о-о, о ужас! – в воздухе появилось привидение! Оно заорало, мерцая и – опа! – опалесцируя, млин:
– Эй вы, все! Что за шарабарашей вы тут за... занимаетесь? А вы знаете, что меня посвятили в рыцари и вы должны теперь именовать меня сэром? – и чудное видение завихляло задиком, завиляло хвостиком.
Похрусты со смеху попадали наземь, а деревенские массово сиганули в кусты малины. Энто было – смешно сказать! – привидение неизвестно кого! Даже Холмсушка, Ватсонушка да Катюша Огнянушка слегка ухмыльнулись. Дедушкина вошь заметалась, воздержаться от улыбки попыталась, но не сдержалась, понимаешь, и дюже обхохоталась, однозначно! Впрочем, не будем больше об однозначно немрачном...
– Иван! – весело воскликнул Шерлок Холмс.
– Шо, ха-ха?
– Шо, шо, ёшкин кот! Эвто кто – привидение выторопня, чмок, чмок?
– Кто, эвто?
– Да, эвто! Чмок, чмок!
– Да не-е-е, диду! Не выторопня, ха-ха!
– Чмок, чмок! А кого еще, ёшкин кот?
– Ну того... Энтого... Его... Сор... Сыр... Сир... Срыц... Ах, слово из головы вылетело, ёшкина кошка!
– Иван! – возмущенно воскликнул Шерлок Холмс.
– Ха-ха! Шо?
– Шо, шо! Я подозреваю, шо эвто ты сожрал выторопня! М-м-м, объедение такое!
– Кто, я? Ха-ха! – удивился Иван и достал из кармана белого халата прекрасную красную клизму – жупел капитализма.
– Да, ты, ёшкин кот! Объедение! М-м-м! М-м-м!
– Иван не виноват: он меня не ел, вот! – заорало перламутровое привидение, источая запах озо... зо... зо... зона. – За... за... зато вот чичас я вам расскажу, ху из тот, кто меня проглотил не разжевывая, обормот!
– М-м-м, молчи, сэр козел! Я лично тут проведу детективное расследование и сам во всём – раз, раз, раз! – разберусь с помощью дедукции! Так що, о сэр фантом, за... за... замолкни и исчезни, порешим на том! Не тень отца Гамлета, понимаешь! – решительно прогундел Шерлок Холмс и хлестко щелкнул пальцами.
Тут призрак на глазах у всех исчез. Раздались стоны изнеможения, и из кустов малины повылазили деревенские, а из кучи костей встали похрусты, страстно похрустывая костями и громко делясь новостями.
– Вот клёво! – воскликнул сортирчик и клюнул что-то на земле.
И вскоре сим вечером за общим столом пир опять шел горой!
А дедушка тем временем всё решал энту – как ее? – ну из гвоздей, понимаешь, – шарабарашараду: кто же сожрал выторопня? Дедушка целый час и так, и эдак переваривал эвту загвоздку.
– Ага! Я придумал, придумал! Ничего, чичас я узнаю, кто энто слопал выторопня, ёшкин кот! – заорал Холмс, в ярости размахивая желтой тросточкой, словно чудной девичьей косточкой. – Чичас я узнаю, кто из подозреваемых энто сделал! А я подозреваю всех присутствующих и отсутствующих, не исключая похрустов и в особенности тебя, Иван, с твоим Внутренним Голосом, двождызначно! Пусть у того, у кого в желудке не успел перевариться сожранный выторопень, да-да, именно у того, кто сожрал и не удосужился до сих пор переварить ка... ка... каина, случится – раз, раз! – расстройство желудка, однозначно! И пусть эвтот обжора воспользуется сортиром на цыплячьих лапках, понимаешь! И как толькя преступник заскочит в экстазные апартаменты, я тотчас же узнаю, кто он таков, ёшкин кот!