- Вот и ладненько! - расцвёл Фёдор. - У меня как раз утесто успеется! Пирогов к ужину напеку, с рыбкой да с грибами...
- Мне сладких - с черникой, да с малиной! - напомнила Марья, накидывая узорную шаль на плечи и наклонившись, крепко чмокнула мужа в блестящую, аки соборный купол, макушку…
"Эге-ге–гей!» - звучно кринул Иван, резко тряхнув возжами и уже через мгновение вместо тройки только клубы пыли вились на дороге. Улетели голубки на все четыре стороны, в направлении никому неизвестном, но весьма напоминающем ближайший пригород, в берёзовых рощах которых, молва доносила, многим талантливым гражданам сочинялось байки и присказки особенно хорошо.
Долго ли - коротко, сказка сказывается, да не быстро дело делается. Вот и ясно солнышко уж за макушки церквей спряталось, когда иванова тройка с шумом подкатила к Марьиному терему. Довольные и румяные Иван да Марья, облобызали друга Фёдора, а у него уж и самовар вовсю готов с пирогами прямо из печки! Чай духовитый, с мятой и смородиной, паром над широкими чашками исходит, а разговор неспешно льётся - каждый о своём сказывает, всем хорошо и сытно.
Но тут вдруг стук в окно прервал приятную беседу. Что такое? Кто такой? Входит в горницу Василиса премудрая - супружница Ивана. Премудрой её назвали потому, что прекрасной ни у кого язык не поворачивался назвать, а без определения как-то неудобно, нехорошо получалось. Домашние правда такими сложностями не заморачивались и называли Премудрую по простому – Васей.
- О, и ты тута, Вася! - удивился Иван, аккуратно отползая в сторону от марьиного стула, поближе к Фёдору. – А мы тут, понимаешь, чаёвничаем…
Не, Иван не так чтоб сильно боялся жену, но выданный за неё заботливыми родителями по юности, сохранил к супруге чувства самые ностальгические, предпочитая поддерживать с ней дружеские отношения, а значит зря не нарываться.
- Как так откуда?! Ты чтой то, забыл вовсе, что мы нынче ужинаем вместе в пельменной, что дядька мой держит? Расселся тута, а я жди его! Совести у тебя нет, паразит этакий!
Совесть у Ивана была, как и чувство самосохранения, так что быстро поднявшись, поправил он на тонкой талии поясок плетёный и слегка поклонившись хозяевам, попрощался с ними, пообещав непременно быть снова у них вскорости. Марья же, вынимая из косы стебельки, да цветки полевые, невесть как в ней оказавшиеся, посетовала Василисе,
- Ах Васёна, что-то ты совсем к нам в гости редко захаживать стала. Я уж все глаза проглядела, выглядывая тебя из оконца… Может чаю выпьешь с пирожком?
- Ой, да некогда мне! - ответила Василиса любезной хозяйке, и только косой мотнула, которая, надо сказать была не хуже Марьиной, только вот это было единственным украшением красны девицы. Кивнув Фёдору «Здрав буде хозяин!» - Вася гордо вышла из терема, не вняв разумному совету Марьи «Да, и уходить будешь - осторожно там, голову пониже наклоняй, а то лоб расшибёшь, притолока шибко низкая!» – и потирая ушибленный лоб.
Через несколько часов, ещё раз поужинав в пельменной с законной супругой (что было совсем не нонсенсом, ибо страдал с детства Ванятка странной заморской болезнью с загадочным названием Метаболизм и есть был горазд по 7 раз на дню), предавался Иван на своей перине пуховой очередным мечтаниям. Перина была широка и удобна, так что раскинувшись привольно и совершенно не беспокоя посапывающую рядом Василису, вспоминал Иван поля широкие, да рощи дубовые, где сочинял он сегодня сюжет за сюжетом на пару с Марьей. Марья была замечательным товарищем и партнёром для творчества, а потому на душе было тепло и радостно, а во всём теле разливалась приятная ломота. Почёсывая неприятно гладкий подбородок, молодец думал, что бороды конечно жалко, но по здравому размышлению, не так чтоб очень. Через недельку отрастёт новая, не хуже прежней. Надобно только придумать, как уломать Марью сотрудничать не прощаясь с бородой. Ну да эту сложность Иван оставил на потом ( утро вечера мудренее), грезя исключительно о том, как много ещё мест осталось в округе для сочинительства - дубрав светлых, да лугов цветочных… Эх, лепота! Надо будет все Марье показать…
Крепко зажмурившись, на манер спящей, на другой стороне кровати, Василиса, однако, тоже не спала, а отдавалась фантазиям. Мечталось ей, как ступает она по главной улице, стройная как берёзка, в алом шёлковом сарафане, рукава батистовы с прорежкой, на шее бусы коралловы в три ряда, а кокошник так высок, что за крыльцо цепляет. Встречный народ ей низко, в пояс кланяется и Марья-Краса ниже всех, до самой земли поклон бъёт. Со всех сторон восхищённый шёпот раздаётся, что мол САМА пожаловала. А она взглядом царским ласковым убогих жалует и дальше плывёт, аки лебедь белая… Что-то в представляемой картинке не устраивало и быстро сметнув в чём дело, Василиса прибавила в мечту идущего рядом, под руку Ивана, в нарядной косоворотке и с широкой, окладистой бородой. Теперь картинка виделась идеальной и ещё минуточку полюбовавшись, Василиса подумала о завтрашнем дне, что принесёт немало сюрпризов, довольно вздохнула и отошла ко сну…