Старая женщина сказала, что у меня три дня, чтобы закончить дела земные: попрощаться с родными и близкими и отправиться вглубь леса, разыскивая её избушку на небольшой поляне. И только когда она исчезла, словно её и не было, испуг овладел мной. Мне боязно было покидать и родителей, и тем более Хóтена. Но выбор пал. На следующий день, поведав родным о произошедшем и поймав в их взглядах недоверие вкупе с сомнением, мне стало ясно: задерживаться дома совершенно нет смысла. Хотелось верить, что родители любили меня, свою родную дочь, но я до сих не пойму, почему они не вняли рассказу про ночную гостью.
Вышла я на рассвете второго дня. Хóтену ничего не сообщила, опасаясь увидеть то же недоверие в его глазах. Знали о моём предназначении только родители, к тому моменту уже думавшие, что я тронулась умом, и подруга Пашка, которая очень долго рыдала, говоря о моей верной погибели в лесу. Конечно я пыталась уверить её в обратном, но всё же от её причитаний в душе появилась тень сомнения, разъедающая с каждым шагом мою уверенность.
Ближе к полудню, когда солнце поднялось на небосвод во всей своей красе, а трава начала слегка жухнуть от жары, моё тело потребовало хотя бы недолгого отдыха. Опустившись на колени на берегу небольшого свежего родника, появившегося как раз после моих мыслей об отдыхе, я сделала несколько глотков студёной воды и протёрла ею лицо. Мне нравилось представлять, что это ведьма приглядывает за мной и помогает мне, пока я пытаюсь до неё добраться, но, рассуждая здраво, мне казалось, что это невозможно. Хотя, если забегать вперёд, всё было именно так.
Присев на разогретую солнцем землю, я услышала конский топот из оставшейся позади чащи, отделяющей мир прошлый и будущий. Спустя пару мгновений, появился он – весь в придорожной пыли, с заставшими в волосах листьями, грязный, словно сваливался с лошади не раз и не два, очень огорчённый и усталый Хóтен. Он настолько выдохся, пока пытался пробиться сквозь, как он сказал, непролазные дебри, что чуть не потерял надежду угнаться за мной. Признаться, я была удивлена его рвением, ведь надеялась, что после моего исчезновения он в скором времени про меня забудет и заживёт своей жизнью. Как говорили люди, ему предстояло остепениться, так как, встречаясь со мной, он мог потерять своё право на счастливое будущее.
Конечно же, он пытался отговорить меня от опасной и, по его словам, бессмысленной затеи. Хóтен почти проклинал ведьму, приговаривая, что она уводит его счастье. Он ругал её, причитая и спрашивая в пустоту, почему она не может забрать какую-нибудь другую девушку, которую он, например, не любит. Тогда я услышала это слово от него в первый и в последний раз. Ведьма же, как оказалось впоследствии, угадала его признание чуть раньше – до того, как он, лишь с её позволения, выбрался из чащи ко мне. Иначе я и не узнала бы ничего о его любви.
Хóтен так устал после тяжёлой дороги, что ненадолго задремал подле меня, взяв обещание, что после его пробуждения я всё ещё буду рядом. Дав это обещание и погрузившись под громкое дыхание в раздумия, я осознала: мне суждено снова сбежать от него. Но сомнения разрывали и так разбитое сердце. Мне не хотелось вот так жестоко бросать его, но это было лучше, чем посеять в его душе слепую веру, растоптав её потом. Мне предстояло всю оставшуюся жизнь посвятить себя совершенно иному делу. Ни о каком семейном быте не могло идти и речи. И вот, когда я уже была готова выскользнуть из объятий любимого и отправиться дальше к назначенной цели, недалеко от нас появилась ведьма.
Никакого грохота и дыма или прочих устрашающих явлений не было: она просто стала медленно проявляться на поляне, пока не показалась полностью. Оглядевшись и увидев, что появилась чуть дальше, чем сидели мы, женщина с тяжёлым вздохом заковыляла к нам.
Когда она подошла и, кряхтя, присела возле меня, от неё пахнуло душистым мхом и сосновыми шишками, словно старуха только что лежала на лесной подстилке. И я догадалась: это был её собственный запах, пропитавший тело и душу после того, как она выбрала жизнь в лесу. Мне стало грустно. Ведь такой выбор подразумевал отказ от всего: никаких привязанностей, полнейшая изоляция и отчуждение. Простыми словами, теперь и мне предстояла полная одиночества жизнь.
Ведьма долго сидела молча. Её голова была склонена к ручейку, журчащему размеренно и усыпляюще. Она вслушивалась в его тихое рокотание, словно он шептал ей какие-то важные слова. И, думаю, это было действительно так. Потом она резко повернулась, пристально всматриваясь уже в мои глаза.