Дэвид Седарис
Сказали кости с холодком
Уже лет десять я всегда ношу с собой, в нагрудном кармане, маленький ежедневник. Моя любимая модель называется Europa. Ежедневник я достаю раз десять на дню, чтобы занести на бумагу списки покупок, наблюдения и зачатки планов: как разбогатеть, как досадить людям. Последняя страница всегда зарезервирована для телефонов, а предпоследняя — под идеи подарков. Не тех подарков, которые я, может быть, когда-нибудь кому-нибудь вручу, а тех, которые предпочел бы получить сам; допустим, рожок для обуви — мечта всей моей жизни. Или пенал — если без изысков, то он, наверно, стоит не дороже пончика.
Идеи в ценовой категории от пятисот до двух тысяч долларов меня тоже посещают — правда, обычно более конкретные. Например, «портрет собаки, XIX век». Я ни в коей мере не собачник, но эта псина — кажется, порода называется уиппет — изумила меня своими устрашающе-огромными сосками: точно болты наполовину ввернуты в живот. Еще любопытнее, что она, казалось, сама это сознавала. В глазах собаки, повернувшей голову к художнику, отчетливо читалось: «О нет, только не сейчас. Неужели вы так бестактны?»
Я увидел портрет на рынке Портобелло в Лондоне. Несколько месяцев умолял всех вокруг, но никто мне так его и не купил. Я даже попытался организовать складчину и вызвался пожертвовать несколько сотен долларов из собственного кармана, но друзья не поддавались. В итоге я был вынужден дать полную сумму Хью, моему спутнику жизни, и заставил его купить картину. А потом заставил обернуть ее красивой бумагой. А потом — вручить мне.
— По какому это случаю? — спросил я.
А он, строго по сценарию:
— Разве мне нужны причины, чтобы дарить тебе подарки?
Тогда я сказал:
— О-о-о-о-о-о…
Но с подарками для Хью этот метод никогда не проходит. Спросите Хью, что ему хочется на Рождество или день рождения, и он ответит:
— Это ты мне должен сказать.
— Гм… а разве тебе ничего не приглянулось?
— Может, и приглянулось. А может, и нет.
Хью считает, что составить список — это чересчур просто. Говорит: вот если бы я знал его по-настоящему, то и не допытывался бы, чего ему хочется. Мой долг — заглядывать не только в магазины, но и ему в душу. Хью превращает дарение в экзамен; страшно несправедливо, по-моему. Если бы я носился по магазинам в последнюю минуту сочельника, Хью еще имел бы причины жаловаться, но я приступаю к закупкам загодя, за несколько месяцев. Мало того, я прислушиваюсь к его словам. Скажем, стоит Хью в разгаре лета упомянуть, что ему хочется вентилятор, я в тот же день куплю его и спрячу в шкафу для подарков. И вот рождественским утром Хью развернет подарок и призадумается над ним, пока я не скажу:
— Разве ты не помнишь? Ты тогда сказал: «Ох, какая жарища, как же облегчить мои страдания?»
Впрочем, вентилятор — всего лишь полезная вещица, прозаический балласт для рождественского чулка. А вот над выбором основного подарка для Хью действительно голову сломаешь. Хью отлично это знает, но упорно не желает прийти мне на выручку. Точнее, раньше не желал. И только в прошлом году он наконец-то обронил намек, правда, глубоко загадочный:
— Выйди из парадного и поверни направо, — сказал он. — Потом поверни налево и иди себе прямо.
Он не сказал: «Остановись, не доходя до бульвара», или «Когда дойдешь до чешской границы, поймешь, что забрел слишком далеко», но этого и не требовалось. Я догадался, что он имел в виду, как только увидел ЭТО. Скелет человека — самый настоящий, висящий в витрине магазина медицинской книги. Такой скелет имелся у преподавательницы рисунка в художественной студии Хью, и хотя студию он давно забросил, в моей голове вдруг всплыла его фраза. «Будь у меня скелет, как у Минервы…» — часто говорил он. Продолжения я не помню, поскольку всегда отвлекался на имя преподавательницы. Минерва. Должно быть, ведьма.
Подарки делятся на две категории — одни покупать приятно, а другие нет. Взять, к примеру, электронику — терпеть не могу процесс ее приобретения, как бы ни радовался потом получатель. Точно так же я отношусь к подарочным сертификатам, самоучителям гольфа и инвестиционных стратегий или к книгам о том, как похудеть на двенадцать фунтов, ни в чем не отказывая своему подлинному «я». Я предвкушал удовольствие, которое мне доставит покупка человеческого скелета, но, заглянув в витрину, ощутил укол привычной досады. Моральная сторона меня не смущала, о нет. Меня ничуть не коробило, что я покупаю давно умершего человека. Но как его упаковать — вот ведь морока. Коробку подобрать непросто. А бумага? Придется самому нарезать и наматывать, ведь рулонов подходящей ширины нигде не найдешь. В общем, я даже слегка успокоился, когда услышал, что скелет не продается.