— Это Майтимо, — продолжала тем временем перечислять членов королевской семьи Миримэ. — А рядом Макалаурэ. Ты о нем наверняка слышала.
— Конечно.
— А вон тот, с красноватой кожей, Карнистир, четвертый сын. Тьелкормо ты знаешь.
— Это тот, что с волосами, словно у ваниар?
— Он самый. А вон там, — Миримэ показала на пару рядом с пустующими до поры колыбелями, — родители Нерданэль. Махтан и его супруга.
— Она что, ваниэ? — уточнила Тэльмиэль, заметив золотой цвет волос нис.
— Совершенно верно. Рядом с ними отец Фэанаро, король Финвэ, и его третий сын Арафинвэ со своей семьей. Где-то тут был и второй, Нолофинвэ. А вон и твой Атаринкэ вышел.
Тэльмиэль вспыхнула.
— Он не мой! Во всяком случае, пока.
Миримэ усмехнулась, но ничего не сказала. В этот момент к гостям вышел сам хозяин дома с женой, и Тэльмиэль принялась невольно сравнивать отца и сына. Действительно, они были очень, очень похожи. Тот же взгляд, те же черты лица. И все же Тэльмиэль ясно видела, что Атаринкэ совершенно другой, не похожий ни на кого. Она не могла этого объяснить словами, но каждый взгляд его, каждый жест — все в нем дышало яркой индивидуальностью и отзывалось глубоко внутри, в сердце. Словно весь свет, вся музыка мира сошлись для нее в нем одном. И с тех самых пор, как он показался, Тэльмиэль не видела уже никого вокруг.
Собравшиеся в саду эльдар смолкли, и тогда няня с девушкой, приглашенной специально ей в помощь, вынесли близнецов. И все разом ахнули — до того дети были похожи друг на друга.
И тогда Фэанаро объявил собравшимся имена своих младших сыновей — Питьяфинвэ и Телуфинвэ. Те гости, что пришли с подарками, начали вручать дары счастливым родителям, а Тэльмиэль все стояла, от волнения не в силах пошевелиться.
— Иди скорей, — подтолкнула ее в плечо Миримэ.
И тогда Тэльмиэль, затаив дыхание и прижав к груди свиток, пошла.
Она прошла сквозь толпу гостей, незаметно проскользнула между Махтаном и Финвэ и, подойдя к мирно спящим в колыбелях детям, протянула пергамент их отцу.
— Это для близнецов, — произнесла она.
Фэанаро с вежливым кивком принял дар, и Тэльмиэль опять, уже в который раз, повернула голову и посмотрела на Куруфинвэ-младшего. И зарделась, словно лепесток розы.
Фэанаро с интересом посмотрел на сына. Обернулся к Тэльмиэль и вновь проследил, за кем она наблюдает. Поднял брови. На губах Фэанаро обозначилась едва заметная лукавая улыбка. Тэльмиэль поспешно отступила на шаг, и тут Атаринкэ оглянулся, бросил быстрый взгляд на отца, и наконец, пристально, изучающе посмотрел на Тэльмиэль.
Она так никогда не узнала, Фэанаро ли позвал сына, или же он сам почувствовал, наконец, ее внимание, но только в тот же миг он оставил братьев, с которыми беседовал только что, и подошел к отцу. Еще раз внимательно оглядел дарительницу и одним движением развернул свиток.
И тогда Тэльмиэль запела. Ожил в песне ее юный эльда, ожили звери, деревья и птицы. Заплескались реки, оделись в поросшие камышом берега. Может, не был голос ее силен и прекрасен, однако брови Атаринкэ поползли вверх, а в глазах зажегся огонек неподдельного интереса. И тогда Тэльмиэль, повинуясь внезапному порыву, начала танцевать. Она была тем самым мальчиком, только-только воспрявшим от сна и с интересом взирающим на мир, была слепой и непонятной стихией, была загадочной и манящей тайной. Она была ветром и весной, волной и птицей. Она танцевала, не думая ни о чем, отдавшись движению, отдавшись музыке, отчетливо звучащей у нее в голове. И когда история подошла к концу, когда мальчик вернулся к родному озеру, она увидела на обращенном к ней лице Атаринкэ нечто новое, загадочное. То, чему она боялась пока подобрать слова. То, что всем сердцем желала увидеть.
— Это ты сочинила? — спросил он, подходя ближе.
И его низкий голос заглушил для нее хвалебные возгласы других эльдар.
— Я, — ответила Тэльмиэль просто, одновременно чувствуя, как от близости его бросает в жар.
Атаринкэ стоял и вдумчиво, неторопливо рассматривал ее. И можно было подумать, будто нравится ему то, что он видит. Резкие черты его все более смягчались, а в глазах проступило плохо скрываемое восхищение.
— И с кем же из твоих знакомых произошла такая история? — уточнил он. — Мне ни о чем подобном слышать не доводилось.
Тэльмиэль пожала плечами.
— Ни с кем. То есть, — она стушевалась, подбирая слова. Вдруг оказалось, что она совершенно не готова к подобному разговору. — Мой отец из пробудившихся. Он рассказывал мне кое-что о жизни у озера Куивиэнен. Остальное я досочинила сама. Больше половины — моя фантазия.
Атаринкэ задумчиво почесал бровь.
— У эльдар ничего подобного прежде не было. Все наши песни рассказывают о событиях, происходивших на самом деле. А тут сказание о том, чего никогда не случалось.
— Но придумано специально с целью развлечь детей.
Он еще помолчал мгновение, а потом обернулся к Фэанаро.
— Отец! — позвал Атаринкэ. — Может быть, это все называется сказкой?
— Почему бы и нет, — одобрил тот.
— Атаринкэ, я, — начала было Тэльмиэль, и тут же осеклась, заметив, как неуловимо потемнело его лицо.
— Я предпочитаю имя, данное мне отцом, — проговорил он тихо.
— Хорошо, — легко согласилась Тэльмиэль. — Куруфинвэ. Я запомню. Прости.
— Можешь звать меня просто Курво, — улыбнулся он широко и искренне, и от этой улыбки у Тэльмиэль вновь потеплело на сердце. — Однако братья мои и впрямь больше любят имена, данные матерью, так что ты ошиблась не сильно. Но я исключение. Близнецов вот-вот унесут, и начнется праздник. Ты потанцуешь со мной?
— О, конечно же. С радостью.
И тогда Курво склонил голову в легком поклоне и подал руку.
Над садом поплыла нежная музыка. Невесомая, обволакивающая. Она кружила, она манила, куда-то звала и уносила, словно лодочка тэлери, покачивая на волнах. Или это обнимала ее не музыка, а руки Курво? Так бережно, так осторожно и ласково. Она смотрела на него, на стянутые золотым венцом длинные пряди, на нарядную котту, на улыбку, непривычно освещавшую лицо изнутри, и он казался ей более красивым, чем когда-либо прежде.
Музыка взрывалась сотнями маленьких колокольчиков, убыстряя ритм, и Тэльмиэль кружилась, всей кожей, всем существом чувствуя на себе обжигающий, восхищенный взгляд. Она смущалась, опускала глаза, и Курво, словно чувствуя ее смятение, начинал поддразнивать — обнимал крепче, прижимал к груди. Рука его скользила по ее бедру, по талии. Горячее дыхание обжигало шею. Потом он вдруг отпускал ее, отступая на расстояние вытянутой руки, и тогда ей казалось, что от взгляда его воспламенится кожа. Она клала руки ему на плечи, и он снова вел ее в танце, и подол платья взлетал, обнажая щиколотки, и тогда Курво еще крепче сжимал ее пальцы. И они все танцевали и танцевали, и он снова привлекал ее к себе…
Наконец, музыка взорвалась последним искрящимся, бурливым каскадом и постепенно смолкла. Курво остановился, отпустил Тэльмиэль, затем покачал головой, глядя на ее растрепавшиеся во время танца локоны, и вдруг, подойдя ближе, принялся их поправлять.
— Почему ты не носишь украшений? — спросил он.
Тэльмиэль в ответ пожала плечами.
— Потому что у меня их нет.
Он вопросительно поднял брови. Она пояснила:
— Понимаешь, мы много лет провели в пути, странствовали по Эльдамару. Мне просто негде было их взять. А теперь вернулись, но до сих пор заняты обустройством, и дома еще многое не сделано. Кое-какие мелочи. Например, нужна помощь кузнеца. А что касается украшений, то есть у меня одно кольцо, но отец мне его подарил давно, когда я была совсем маленькой, и теперь оно мне едва на мизинец налезает. В общем, я решила — пусть лучше вообще никаких украшений не будет.
Курво задумчиво посмотрел и обвел пальцем вокруг ее головы, будто рисуя в воздухе венец.