Любимая сказка из детства
Помимо сновидений, включающих в себя сказочные мотивы, сказки и непосредственно также могут обнаружить глубокие связи с судьбой, внутренним миром, переживаниями, поступками, болезнями и слабостями, а также с достоинствами и сильными сторонами человека. Часто именно такую роль играет сказка или сказочная история, очаровавшая человека в детстве, особенно любимая им или пугавшая его в то время. Позднее она была забыта или вытеснена и тем самым погружена в бессознательное, где, однако, продолжала обладать значительной энергией, о чем взрослый человек мог и не подозревать.
Около двадцати пяти лет назад при анализе одной из своих пациенток я впервые натолкнулся на подобную сказку, почти случайно всплывшую на поверхность сознания. При анализе одного несколько странного и необычного сновидения она по ассоциации вспомнила начало сказки, которой она была в детстве очарована настолько, что разыгрывала ее вместе с подругами. Сейчас она едва могла вспомнить содержание сказки, а также не знала, к какому именно эпизоду сказки относится мотив сновидения, но, во всяком случае, существовало некоторое сходство образов сновидения с образами, которые ее фантазия сплетала вокруг этой сказки. Так как в качестве аналитика я привык придавать серьезное значение всплывающим мифологическим образам, я перечитал эту сказку, которую сам плохо помнил, и был ошеломлен множеством сразу бросившихся мне в глаза параллелей с судьбой и жизненными обстоятельствами пациентки, даже с симптомами ее болезни.
Чем больше я впоследствии думал об этой пациентке и ее сказке, тем отчетливее, убедительнее и многочисленнее становились эти параллели, так что в известном смысле можно было сказать, что молодая женщина жила не своей жизнью, а жизнью героини этой сказки. Тем временем перечитала сказку и пациентка, натолкнулась на подобные параллели, частично совпадающие с замеченными мною, частично дополняющие их, и испытала сильное потрясение. В дальнейшем сказка часто играла значительную роль в ходе анализа, порой уходила в тень при обращении к конкретным личным проблемам, но затем снова выступала на первый план либо по инициативе самой пациентки, либо при моих толкованиях и таким образом существенно влияла на ход всего аналитического процесса.
Данный случай заставил меня обратить внимание на тот же феномен у другой пациентки, и вскоре я смог убедиться, что речь идет не о единичном или редком явлении, но о том, что большинство моих многочисленных последующих пациентов сообщали сами или могли отыскать по моей просьбе одну или две такие сказки, а также о том, что у всех этих пациентов подобные параллели сказочных мотивов с их психической динамикой обнаруживались с большей или меньшей отчетливостью. Конечно, роль, которую такая сказка играла в ходе анализа, была различной. У одного она только ненадолго всплывала на поверхность, параллели фиксировались скорее мною, чем самим пациентом, у других, как в первом случае, на определенной стадии анализа сказка оказывалась в центре внимания. Между этими двумя крайностями был полный спектр всевозможных оттенков. Важно отметить, что с тех пор я взял за обыкновение в подходящий момент аналитического процесса, используя определенную методику, обращаться к такого рода сказке, которая в детстве у пациента была особенно любимой или пугающей.
Как легко может убедиться каждый, нельзя сказать, что любимая сказка всегда ясно осознавалась в качестве таковой. Если у большинства людей прямо, без аналитической подготовки, спросить: «Какая, собственно, сказка была у вас в детстве любимой?», то только незначительная часть сможет дать на это уверенный ответ. Чаще эти истории находятся глубоко в бессознательном, и, исходя из этого, можно поставить вопрос: с помощью какой методики они могут вновь вернуться в сознание? Следующий методический вопрос таков: каким образом можно использовать такую сказку в терапевтических целях, чтобы способствовать процессу выздоровления и индивидуации. Я полагаю, что такие сказки относительно самостоятельно и изолированно могут быть встроены в общую методику аналитической психологии. У некоторых пациентов они могут также подтверждаться документально, чему есть многочисленные примеры. Например, уже упоминавшаяся пациентка располагала своими детскими заметками (сделанными в возрасте 8-10 лет) об играх на тему ее сказки. Другие пациенты имели в своем распоряжении истории, которые они, будучи детьми, сочиняли о сказочных персонажах или в которых отчетливо выражались мотивы их любимых сказок, иногда это были самостоятельно устраиваемые кукольные представления. Третья группа демонстрировала свои детские рисунки на сюжеты определенных сказок, а четвертая старалась получить от знакомых подтверждение правильности своих воспоминаний о том, чем они были очарованы. Конечно, эти группы невелики, примеры такого рода не слишком часты и, соответственно, статистически недостоверны. Однако, уже само их наличие ясно свидетельствует в пользу того, что всплывающая во время анализа взрослого пациента сказка действительно имела для него важное значение в детстве.