Юноша опустился на колени у воды; уродец в отражении повторил его движения, и Кария будто пронзило мечом от страшной догадки. Это чудовище в отражении - он сам.
Волосы зашевелились у юноши на загривке, когда он осознал эту чудовищную истину; какая-то часть его сознания приняла это, пусть с тоской и ужасом, но всё остальное его существо отказывалось верить. Как? Почему?
Карий дрожащими руками ощупывал своё, - своё ли? - лицо, содрогаясь и чуть не плача от смеси страха и отчаяния. У чудовища точно так же, как должно быть, и у него, округлились глаза, дрожали губы. Оно выглядело таким же жалким, каким Карий ощущал себя в тот момент.
Юношу мутило, он боялся опустить взгляд ниже, на своё тело, но та часть его сознания, которая поверила, заставила его всё же сделать это, и тогда Карий закричал.
Тонкие, как прутья, ноги - казалось, подует ветер, и они подломятся в коленях, увлекая на землю своего обладателя. Болезненно-худой, как древко метлы, торс, который можно было обхватить одной рукой...
Юноша упал на землю, визжа и проклиная всех богов, которые послали ему это; его пронзительный крик вырывал с корнями деревья и выворачивал стоящие на берегу валуны. За его спиной с оглушительным треском и шумом рухнула лачуга старой ведьмы, навеки став могилой для своей хозяйки. Крик ставшего чудовищем юноши дошёл до небес, подняв сильный ветер, который нагнал тёмных грозовых облаков, принесших с собой бурю и тьму. Карий не обращал на это внимания.
* * *
Вызванный отчаянием юноши ветер принёс с собой грозу, перешедшую в настоящую бурю: на море свирепствовали волны, небеса рыдали горькими слезами, точно оплакивая загубленную судьбу доверчивого юнца, обратившегося за помощью к самой Тьме. В вышине сердито ворчал гром, но Карий продолжал лежать, чувствуя, как где-то в недрах его души поднимается к горлу горячая ненависть к богу грозы Перуну, который допустил, чтобы произошло такое несчастье.
Наконец, его горе и злоба поутихли; Карий сел на мокрой траве под хлещущим дождём, пытаясь выстроить в голове непростой план - что же ему делать дальше.
«Первым делом надо освободить мать», - пыталась пробиться к его потрясённому сознанию та часть, что приняла страшную истину.
«Она не узнает меня! Не узнает!», - истерически рыдало всё остальное существо Кария.
Юноша разрывался между этими двумя половинами одного целого, не зная, к какому именно внутреннему голосу прислушаться. Если бы он жил в двадцать первом веке и пришёл бы на приём к психиатру, тот поставил бы юноше диагноз раздвоения личности.
Карий сидел на мокрой от дождя траве, обхватив руками колени, и дрожал от накатившего холодной волной ужаса: он был согласен со вторым внутренним голосом, который твердил, что родная мать его не узнает. Ну, предположим, спасёт он её, и что дальше? Как Карий объяснит ей своё превращение в мерзкое чудовище?
«Но она ведь моя мать! Я должен её спасти!»
Юноша поднялся с земли, и вместе с тем, как успокоилось его сердце, стихли ветер и буря; из-за рваных чёрных туч выглянуло горячее летнее солнце, и на душе у Кария потеплело. Дневное светило отражалось в сверкающей реке, делая воду похожей на жидкое серебро с золотыми вкраплениями, но юноше было не до любования этой красотой: от липкого страха его бросало то в зимний холод, то в жар Преисподней.
Шутка ли - в одиночку пробраться в половецкий стан, без оружия? Впрочем, оружием ему послужит новая, полученная от тёмной Госпожи, Сила вызывать голосом бурю и выворачивать деревья с корнями. Значит ли это, что с помощью этой Силы он может и убивать людей?
Содрогаясь от страха перед собственной отчаянной храбростью, Карий направился в ту сторону, где восходит солнце - он помнил, что именно оттуда с дерева он разглядел вражескую конницу.
Глава 7. Озлобленный сирота
Ночью стан печенегов казался укутанным в ночной покой, как спящий в одеяло: спали изверги-басурмане, спали мирным сном их лошади. Бодрствовали караульные, оставленные тёмной порой приглядывать за спящими товарищами и их пленниками. Из колышущихся на тёплом летнем ветру шатров не доносилось ни звука: те, кто был мёртв, не могли ничего издавать, живые же боялись даже всхлипнуть, чтобы не привлекать к себе внимание врагов.
Карий, никем не замеченный, тихий, как призрак, двигался между шатров, чуткими нервами-струнками вслушиваясь в мирный храп врагов. Он был так напряжён и взвинчен, что, казалось, подпрыгнул бы от страха, если бы какой-нибудь глупый шутник внезапно хлопнул бы его по плечу.