Всё эта поганая служба у Кощея, будь она неладна. Игорь не знал точно, как он относится к этому мрачному, нелюдимому чудовищу, одиноко живущему свой вечный век в зловещем замке на краю леса, над крышей которого вечно с карканьем кружат вороны. Иногда бывало, что Медведь испытывал к Хозяину нечто вроде жалости: он догадывался, что Кощей всего на два, или три года старше его самого, и что семь лет назад этот несчастный монстр случайно обрёк на смерть свою любимую женщину, память о которой, кажется, любит до сих пор.
- Вставай давай! - сквозь смех выдавил Владислав, но внезапно, перестав смеяться, застыл, приложив палец к губам, - Тише! Ты слышишь?
Медведь прислушался, но не услышал ничего, кроме привычных лесных звуков: где-то в вышине, в кроне какого-то дерева куковала кукушка, шуршало в кустах какое-то мелкое зверьё, тонко пели кузнечики. Но кроме этого, вслушавшись более внимательно, он уловил ещё кое-что. Звук, которому явно не место было здесь, в лесной чаще, и от которого у него, взрослого парня, начала стремительно стынуть кровь в жилах.
Где-то совсем рядом пел ребёнок.
Голосок был таким нежным, что по сравнению с ним пение соловья могло бы показаться грубой какофонией, но это-то и было самым жутким. Игорь и Владислав молча переглянулись - они оба были так напуганы, что не могли вымолвить и слова. Их богатое воображение быстро нарисовало злого духа, обладающего прекрасным голосом маленькой девочки, которым он заманивает в болото ничего не подозревающих путников.
- Ни звука! - прошипел Владислав, зачем-то зажав потной и грязной ладонью рот Медведя, и Игорь с трудом подавил возникшее в мутном сознании безумное желание укусить товарища за руку.
Продолжая зажимать рот Медведя, мужчина двинулся по направлению к тому месту, откуда доносился чарующий голос - вероятно, затем, чтобы поразить чудовище своим заговорённым клинком. Игорю ничего не оставалась, кроме как последовать за этим безумцем навстречу, - как он подозревал, - верной гибели.
Они постепенно углубились дальше в лес, в то загадочное и жуткое место, куда не проникали даже вездесущие солнечные лучи, где даже летом было сыро и темно, как осенней ночью. И почти сразу они увидели это.
На сырой земле, поджав худенькие ноги, сидела девочка лет шести-семи; слишком бледная для середины лета, с длинными светлыми распущенными волосами, достигающими пояса. Её глаза были прикрыты подрагивающими веками, отчего можно было подумать, что она спит, но это, разумеется, было не так - мужчины поняли, что девочка бодрствует по движениям её тонких пальцев, плетущих венок. Девочка, или существо, что выглядело как ребёнок, тихо пело песенку, слов которой невозможно было разобрать, ибо песня пелась на каком-то неведомом языке, доселе не слышаном ни Владиславом, ни Медведем.
Где-то с минуту мужчины стояли, молча и отрешённо глядя на ребёнка, как на какое-то сверхъестественное, пугающее чудо. Что она делала здесь, в чаще леса? Где её родители, и почему они позволили своей маленькой дочке разгуливать в столь опасном месте?
Наконец, окончив петь, похожее на ребёнка существо подняло бледное лицо; глаза открылись, оказавшись ярко-зелёными, как первая весенняя листва, как два изумруда. Медведь готов был поклясться, что эти глаза смотрели не по-детски пронзительно, и от их пристального взгляда парня прошиб холодный пот.
Внезапно тела мужчин пронзило далеко не летним холодом, точно льдом сковав их руки и ноги, так что больно было пошевелиться, да и не представлялось такой возможности. Медведь, тяжело и шумно дыша, поднял голову вверх и увидел, что небо над их головой стало чёрным, и это в двенадцать часов дня! Но это было не самое необычное и страшное: самым жутким было то, что почернело не всё небо, а лишь тот его кусок, что располагался над ними и пугающей девочкой.
Существо встало на ноги, расправив летний белый сарафан с красной вышивкой, какой носили многие девочки в этом возрасте, и направилось прямо к Медведю и Владиславу. А мужчины застыли, не в силах выдавить из себя ни звука, и с ужасом глядя, как Оно подходит всё ближе, метр за метром сокращая расстояние между ними.
На Медведя, да и на его товарища, наверное, накатывало необъяснимое, исступлённое желание опуститься на колени перед этим неземным ребёнком, а ещё лучше - пасть ниц, лицом в траву, и лежать так, в раболепии не поднимая глаз. Игорь так поступил: всей тяжестью своего немалого веса он рухнул на колени, правда, стоя на коленях, он не опускал взгляда, а, напротив, пожирал глазами существо, обладающее нечеловеческой харизмой и ещё, кажется, недоступной человеческому пониманию властью.