В Энтэле вспыхнуло восстание. На сторону кагана встала лишь часть военных. Большинство жителей города, боясь гнева богов, поддержала жреца.
Первой казнили мать Тамы. Ей размозжили голову, которую после насадили на длинное копье и выставили на всеобщее обозрение на площади - рядом с жертвенным камнем. Кагана, наблюдавшего за смертью матери, умертвили следом. Он был задушен на глазах у своих подданных. Так город лишился своего законного правителя, и вся власть перешла в руки религиозного наставника - верховного жреца Арина.
Так уж вышло, что с тех пор, как Арин получил власть над городом, ему еще ни разу не удалось вдоволь насладиться своим невероятным успехом. Государственные дела всегда отвлекали его от самовосхваления. Вот и на этот раз ласкающие самолюбие размышления бесцеремонно оборвало покашливание немногословного Лана.
Только сейчас Арин заметил, что его верный слуга согнулся в глубоком поклоне, прося разрешения говорить. Неизвестно, сколько бы ему потребовалось находиться в таком положении, если бы он не решился тихонько кашлянуть в кулак.
- Говори - ленивым голосом разрешил Арин.
- Великий жрец, ты просил сообщить, когда вернутся посланные тобой люди. Они прибыли два часа назад. Сообщили, что плотник снова отказал. Что прикажешь делать?
Арин ничего не ответил. Лишь отмахнулся от слуги, дав понять, что еще не готов принять решение. На его морщинистом лице возникло подобие разочарования, которое очень скоро вновь сменилось привычным каменным выражением.
Верховный жрец потянулся и широко зевнул, продемонстрировав удивительно хорошо сохранившиеся зубы. Затем он передал свою трубку одному из рабов и оглянулся на музыканта. Тот продолжал играть, правда теперь уже из его флейты лилась какая-то веселая мелодия. Арин перевел взгляд на телохранителя и сделал жест, который мог понять только Лан: жрец опустил отяжелевшие веки, и поднял их только после того, как досчитал до пяти. Это означало, что духовный лидер Энтэля намерен провести некоторое время в стране Бэя - бога сновидений.
Лан слегка прикоснулся к плечу музыканта и, когда тот остановился, принялся шептать ему что-то в сморщенное ушко. Гость кивнул, и, опираясь на руку телохранителя, поднялся, чтобы в его сопровождении покинуть покои Верховного Жреца. Вскоре Арин остался один. Он опустил седую голову на одну из подушек и дал своему телу возможность расслабиться.
Глава 8
Беру усердно колотил молотом по куску железа, который необходимо было превратить в пару подков. Раскаленный до предела металл поддавался все еще с трудом. Молодой кузнец работал в одних кожаных штанах и фартуке, накинутом на голый торс. Каждый волосок на его голове и теле был пропитан потом, который струйками стекал по лицу и шее. Был полдень. На белесом небе не было ни облачка, и на улице жарило так, что каменная мостовая обжигала ступни даже через подошву сандалий. Обычно многолюдная улица Кузнецов была пуста. Лишь изредка можно было увидеть, как между двух рядов сросшихся между собой глиняных хижин пробегали подмастерья, посланные на ручей за холодной водой.
Беру, хотя и достиг уже возраста, в котором отроки перерастают в мужчин, но своего подмастерья еще не имел. Большинство мальчишек с его улицы выбирали кузницы более взрослых мастеров. Это не удивительно, ведь многие старые мастера предпочитали передавать свое дело самому талантливому подмастерью. Даже если среди менее успешных учеников были его родные сыновья. Никто не хотел становиться наследником дела полунищего кузнеца, живущего в ветхой хижине с протекающей крышей. К тому же молодой кузнец не особо пользовался популярностью у заказчиков, многие из которых боялись связываться с родным братом вероотступника, казненного семь лет назад по приговору самого Арина.
Беру не оставалось ничего другого, как обманывать жажду водой из кожаного мешка, нагревшегося от горячего воздуха, идущего от кузнечных мехов. Кузнец окунул дугу будущей подковы, раскалившуюся от ударов молота и жара печи, в холодную воду. Раздалось пронзительное шипение, и в лицо Беру ударил поток горячего пара. Молодой эркин хотел было снова взяться за работу, но тут, краем глаза заметил тень в дверном проеме, что вел на улицу. Он повернулся к непонятно откуда взявшемуся гостю.