Гость и хозяин обменялись традиционными приветствиями. Со стороны это выглядело как встреча племянника и дяди. Кидэр сразу же предложил войти.
Эйлин, как и вчера, встретила гостя на пороге. На ней было уже не платье, а некое подобие легкой, но очень длинной накидки, которая покрывала ее с головы до ног. В таком наряде, полностью скрывавшем лицо, девушка могла видеть только благодаря специальным прорезям для глаз. То, что перед ним была именно Эйлин, Беру не сомневался, потому что теперь она не опускала взгляд, а смотрела на него смело. Блеск двух угольков, над которыми дугами расходились тоненькие брови, невозможно было спутать.
Уже в следующее мгновенье, он сидел у окна на знакомых ему подстилках перед столиком. Эйлин села напротив и принялась разливать в чашки кислое кобылье молоко, которое каждое утро привозят на городской базар кочевники. Кидэр занял место напротив окна, тем самым получив возможность видеть и дочь, и ее ухажера.
По установившейся паузе Беру понял, что на этом официальная часть встречи возможного жениха, завершилась. Хозяин дома принялся вырезать какую-то чудную фигурку из короткой деревяшки, изредка прерываясь, чтобы промочить горло. Девушка отвела взгляд в сторону, будто ее в этот момент сильно интересовал узор на коврике, который лежал под ней. Беру решил, что должен первым начать беседу, но в голову абсолютно ничего не лезло. Когда пауза грозила перерасти в тягостное молчание, кузнец сделал не самую удачную попытку начать разговор:
- Позволь задать тебе вопрос, дочь уважаемого Кидэра: почему ты всегда покрываешь голову? Ведь сегодня Великий Ундей милостив, и подарил нам прохладу.
Собеседница вопросительно взглянула на отца и заговорила, лишь дождавшись ответного взгляда и разрешающего кивка.
- Видишь ли, сын Малена, - в тон ему начала объяснять Эйлин, - моя одежда нужна мне не только, для защиты от солнца. Дело в том, что мой отец не хочет отдавать дочь тому, кто польстился лишь на то, как сложено ее тело, за которым обычно прячется душа.
Ответ немало удивил Беру. Ему впервые довелось слышать подобную мысль.
- А зачем?
- Что зачем?
- Зачем тогда Ундей придает нашим телам привлекательные формы, если не хочет, чтобы они нас привлекали? - заинтересовался Беру.
Девушка снова взглянула на отца, но, на этот раз, получила отрицательный ответ. Что именно не разрешал Кидэр, Беру так и не понял, но девушка все же заговорила:
- Оставим этот разговор, Беру. Скажи лучше, насколько ты боишься Ундея? - получив в ответ удивленное молчание, девушка продолжила. - Ведь ты - эркин. А все эркины боятся своего бога. Правда, грань страха у каждого из них разная. Кто-то боится его настолько, что готов убить свою семью, если ему скажут, что бог солнца требует в жертву именно их. Другие же боятся только тогда, когда им что-то понадобилось от своего лучезарного Ундея.
Беру старался успеть за ходом мысли Эйлин и не перебивал.
- А знаешь ли ты, сын Малена, что есть и те, кто боятся для того, чтобы боялись их? Те, кто не так уж сильно и боится Ундея, а просто использует страх перед ним в свою пользу.
- Постой, Эйлин, не говоришь ли и ты сейчас о всемогущих жрецах? - Беру был поражен тем, как развивается его первое свидание. Максимум, на что он рассчитывал, это на какие-нибудь глупости о том, как нужно правильно доить коз.
- Что бы ты сказал ему, если бы Арин сейчас оказался здесь? Без свиты, без телохранителей и слуг?
- Нуу... - затянул было Беру, но тут же осекся. - А почему я ему непременно должен что-то говорить?
- А вот я бы задала ему много вопросов! - продолжала Эйлин, будто не услышала встречного вопроса собеседника. - Например, я бы узнала у него, почему он не дает эркинам самим решать, кто будет разговаривать от их имени с Ундеем. Любой старик, которого ты встретишь, скажет, что в прежние времена, шамана могли лишить посоха, если он не смог договориться с богом. Я бы обязательно спросила, не снятся ли ему по ночам те, кого убили по его приказу. Я уверенна, что и малолетний каган...
Здесь девушка оборвалась. Она так преобразилась во время рассказа, что забыла о присутствии постороннего в доме. На самом деле, ее слова были обращены к отцу, с которым Эйлин любила пофилософствовать. Угольки в ее глазах, казалось, стали гореть еще ярче, но сейчас они напоролись на холодный, строгий отцовский взгляд.
- Прости меня, сын Малена. Я, кажется, не должна была говорить то, что сейчас сказала. - Эйлин вновь обрела привычную кротость.
Беру понял все. Это заставило его еще больше поразиться богатству познаний своей будущей невесты. Правда, начатая ею тема едва ли могла подойти для первого свидания.