С этими словами Кидэр протянул Беру локон черных волос, срезанных с головы Эйлин, когда она спала. Кузнец с почтением принял дар, превращающий его из юноши в мужа, и стал ждать, что скажет его, теперь уже, состоявшийся тесть. Однако тот не проронил больше ни слова. Он накинул на голову просторный капюшон, в тени которого исчезло его лицо. Развернувшись, он быстрыми шагами подошел к воротам и отодвинул тяжелую щеколду. Дождь уже закончился. На мостовой во многих местах темнели огромные лужи, через которые уже немолодому плотнику пришлось перепрыгивать, как только он оказался на улице.
Бог Маар заканчивал свой путь, так ни разу и не выглянув. Он лишь приказал слегка посветлевшим тучам прекратить поливать улицы Энтэля. Беру глубоко втянул ночной воздух. В ноздри ударила прохладная сырость, которая, увы, не смогла выветрить из головы чувство тревоги.
Глава 14
Верховный жрец Энтэля неподвижно сидел на огромной кровати с высоким балдахином и теребил кончик короткой бородки. В просторной опочивальне больше никого не было. Арин был неподвижен. Ноги, обутые в мягкие кожаные сапоги без подошвы, он скрестил под собой.
Фактически единоличного правителя богатого города-государства терзала тревога: старого магометанина схватили еще утром, а палачам до сих пор не удалось заставить его согласиться с предложением жреца. Арин дважды спускался в специально оборудованную камеру, спрятанную в одном из закоулков лабиринта его дворца. На протяжении нескольких часов преступника избивали, засовывали его голову в воду, били плетьми по мокрому телу, на что последний продолжал упорствовать, делая вид, что не слышит задаваемых ему вопросов.
Дождавшись, когда солнечный диск окончательно опустится за окружавшие город холмы, жрец решил, что пора ему снова наведаться в комнату пыток.
Тяжелая дубовая дверь, окованная железными пластинами чуть скрипнув, отворилась. В каждом углу камеры, в которой не было окон, горело по факелу. В высокий деревянный потолок с продольными и поперечными балками упирался мощный столб, служивший опорой. К одной из балок был за руки привязан крупного телосложения, уже немолодой мужчина. Из одежды на нем были только просторные шаровары, из которых торчали босые стопы. По могучей груди, покрытой мелкими волосками, градом стекал пот.
При виде своего повелителя двое палачей, находившихся в камере, застыли в глубоком поклоне. В душном каменном помещении пахло дымом от факелов и человеческим потом. Жрец поморщился, но все же величавым шагом переступил через порог. Он вопросительно взглянул на одного из своих слуг. Этим человеком был Лан-великан, как его прозвали во дворце. Безжалостный палач, который не гнушался исполнять самую грязную работу, несмотря на занимаемый им высокий пост главного военачальника Энтэля.
Лан выпрямился, став чуть ли не в полтора раза выше своего господина, и отрицательно помотал головой, лишенной всякой растительности.
Арин начинал испытывать раздражение. Отдавая приказ задержать человека, подвешенного сейчас перед ним, правитель Энтэля не предполагал, что тот окажется настолько упертым. Дожив до седин, жрец еще ни разу не встречал людей, которые столь пренебрежительно относились бы к собственной жизни.
Арин махнул своим людям, и они покорно отступили вглубь камеры.
- Неужели ты настолько уверен, что твой бог спасет тебя? - спросил у подвешенного к потолку человека Арин, на всякий случай, держась на безопасном расстоянии. Тот чуть приоткрыл глаза, которые все это время держал закрытыми, и безразличным взглядом уперся прямо в лицо единоличному правителю города.
- Нет, пожалуй, меня он уже спасать не будет - как-то обреченно, но при этом равнодушно ответил пленник. - Потому что меня не нужно спасать. Мой путь подошел к концу, но я успел сделать то, что должен был.
- О чем ты говоришь, раб? - выходя из себя, воскликнул жрец.
- Знаешь, меня всегда мучил один вопрос, - не обращая внимания на разъяренного Арина, продолжал Абдуллах - как ты себе представляешь свой конец? Ты, наверняка, уже сбился со счета, считая всех ученых, колдунов и шарлатанов, которые вызывались изготовить для тебя эликсир вечной молодости. Не знаю, что тебе говорят твои прихлебалы, но ты уже дряхлый старик. Твой закат ближе, чем холмы, которые ты наблюдаешь с балкона своего роскошного дворца. Я ведь уже предлагал тебе очиститься от всех твоих многочисленных грехов, но ты лишь рассмеялся мне в лицо.