Три дня назад старший брат исчез. Прежде он всегда предупреждал домочадцев, если ему нужно было отлучиться на долгое время. Кут нередко примыкал к караванам, идущим на восток, чтобы подороже продать свой товар. Напрасно Беру мучил мать вопросами о брате, ведь она сама пребывала в неведении. Был у него еще один повод беспокоиться из-за отсутствия Кута. Мальчик боялся, что брат все же ушел вместе с купцами, по каким-то причинам, не сообщив об этом родным. А ведь он давно обещал взять его с собой. Беру никогда не покидал пределов Энтэля и очень хотел посмотреть, как живут люди за священными вратами Свободного города.
Вдова кузнеца Сула не знала, что ответить сыну. Она и сама не находила себе места. За эти дни морщин на ее лице заметно прибавилось. Казалось, будто бог времени Уак нарочно отнимал у несчастной женщины жизненные силы, стараясь сократить срок ее пребывания в солнечном мире.
В отличии от несмышленыша Беру, Сула догадывалась о причине исчезновения своего старшего сына. Именно эта страшная догадка доставляла ей невыносимую душевную боль и была причиной столь скорого увядания. Эта женщина знала то, чего не мог знать Беру. Кут совершил поступок, за который по закону, установленному верховным жрецом и правителем эркинов, была положена смерть на глазах у соплеменников. Молодой кузнец признал другого бога, который, как ему внушили, намного сильнее и старше Ундея. Он назвал братьями черноволосых южан, называющих себя муслимами.
Они появились в городе совсем недавно. Тогда же, когда Арин разрешил купцам со всего света свободно торговать в Энтэле. Магометане появились вместе с караванами, груженными южными фруктами и коврами. Поговаривали, что они совращали эркинов с пути истинного, призывая всех принять учение их пророка. Узнав об этом, жрец тут же объявил их вне закона, поскольку никто в пределах его владений не смел усомниться в силе Бога-Солнца. Зная обо всем этом, Сула боялась, что уже не увидит своего сына живым. Ведь еще никому не удавалось спастись после встречи с нукерами Арина. Единственная надежда была на то, что Кут (или как он сам себя теперь называл Абид) вместе со своими новыми братьями успел покинуть пределы города.
****
Беру бросил на землю связку дров, чтобы пожарче растопить печь. Запасы еды в доме были на исходе, и в отсутствии брата, мальчик решил взять на себя заботы о матери. Приступить к работе он так и не успел - отвлек шум, раздававшийся снаружи. Любопытство взяло верх и, Беру подошел к узкой прорези в стене, через которое в комнату проникал свет. Чуть приподнявшись на цыпочки, мальчик увидел, что вся улица, частью которой был его дом с примыкающей к нему кузницей, пришла в движение. Несколько сотен человек двигались в одном и том же направлении. Мужчины, женщины и даже дети шли в сторону центра города, что-то при этом оживленно обсуждая.
Беру стало интересно и он, забыв о работе, выбежал на улицу. Мимо проходил почтенных лет мужчина с дородным животом и лысой макушкой. Мальчик с почтением прикоснулся к его плечу, обращая на себя внимание. Когда тот повернулся, Беру прижал ладонь к сердцу и поклонился - в знак приветствия.
- Мир тебе, почтенный! - поздоровался Беру. - Позволь спросить у тебя, куда идешь ты и все эти люди?
- Разве ты не слышал, как кричал глашатай? - удивился толстяк. - Сегодня будут казнить вероотступника, посмевшего наплевать на закон Арина.
Оказывается, еще на восходе, главный городской кричала возвещал на площади о предстоящей казни. Беру узнал об этом лишь сейчас. Ему казалось, что что-то холодное и большое оборвалось где-то внутри тут же и рухнуло вниз, оставляя за собой ледяной ожог. Окончательно забыв обо всем на свете, мальчик бросился в сторону площади, обгоняя всех, кто шел впереди.
Чем ближе подбирался Беру к центру города, тем медленнее ему приходилось двигаться. Он уже давно не бежал, а шел, также как и все остальные, направлявшиеся туда же. Со всех улиц, которые вели к площади, густым потоком стекались желающие посмотреть на смерть предателя веры.
Сначала Беру попробовал протолкнуться вперед, но из этого ничего не вышло. Широкоплечий эркин, мешавший продвигаться быстрее, грозно зарычал на мальчишку, предупреждая, что вторая попытка обойти его, может закончиться для наглеца увесистой оплеухой. Сыну кузнеца не оставалось ничего другого, кроме как продолжать тащиться за теми, кто вышел из дома раньше него. Нетерпение снедало душу. Беру волновал сейчас один-единственный вопрос: а вдруг тот, на чью смерть будут любоваться все эти люди, действительно его родной брат?