Глава 5
Город и его окрестности уже полностью погрузились во тьму, когда Беру смог позволить себе минутку отдыха. Он всем телом облокотился на черенок лопаты, воткнутой в рыхлый земляной бугорок, выросший у западной стены города.
Он пришел сюда, когда еще были сумерки, внимательно оглядел всю местность и ушел. Но вскоре опять вернулся снова. Теперь он одной рукой волок по земле огромный мешок, который на вид казался тяжелее самого Беру, другой - придерживал на весу лопату с почерневшим черенком.
«Прощай, брат мой!» - Беру впервые заговорил после тех мучительных переживаний, которые ему пришлось познать в этот день. Сегодня на его глазах, а вместе с ним и на глазах у нескольких сотен горожан казнили человека, заменившего ему отца. Казнили самым позорным для эркина способом - раскололи череп о жертвенный камень. Так обычно казнят только рабов, провинившихся перед своими владельцами и женщин, уличенных в измене мужу. Наблюдая за этим страшным действом, мальчику казалось, что это не он присутствовал на площади, а некто другой. Беру будто смотрел на все глазами своего духа, вырвавшегося на мгновенье из тела. Его самым большим желанием в этот момент было лишь одно: поскорее покинуть страшное место, а еще лучше - город. Бежать так долго, пока ноги не собьются в кровь. Но уходить ему было никак нельзя. Юный подмастерье должен был дождаться, когда площадь полностью опустеет, чтобы никто не видел, как он заберет тело. Сделать это было необходимо. Арин строго запретил хоронить вероотступников, и, как правило, трупы казненных за одну ночь съедались ночными хозяевами города - дикими собаками.
Когда Беру понял, что уже не в силах смотреть на мучения родного брата, он отвел взгляд. Первое, что бросилось в глаза - пустой каменный трон и удаляющаяся фигура жреца в окружении личной охраны. Арин удалился сразу после того, как тело муслима было отлучено от его духа. За ним вереницей потянулась многочисленная свита. Однако со всех концов города к площади стекались все новые и новые любопытные. Каждый из них считал своим долгом взглянуть на мертвеца, лежавшего подле жертвенного камня. Последними место казни покинула пара престарелых супругов. У обоих были такие лица, будто свершившееся на их глазах действо было не больше, чем шалость малолетнего шалопая, отбирающего игрушки у младших сестер. Ни один мускул не дрогнул на морщинистых лицах, когда голова несчастного Абида раскололась о жертвенный камень, орошая все вокруг густой темно-красной жижей. Они еще долго молча наблюдали за остывающим телом, и лишь когда зрелище им вконец прискучило, побрели в сторону своей хижины.
После их ухода ушел и Беру. Ему нужно было найти тихое место, куда можно будет перенести тело брата, а заодно достать лопату и мешок. Возвращался он уже по пустынным улицам. Эркины вновь вернулись к своей обычной жизни, не задумываясь, что только что наблюдали за тем, как этой самой жизни лишился чужой им человек.
Сложнее всего было пробраться через главные городские ворота. Окликнувшему его часовому мальчик соврал, что мать велела ему выбросить тело раба-самоубийцы, которых непозволительно было хоронить в пределах города. Ни сам стражник, ни кто-либо из его сотоварищей, не захотели пачкать руки о столь презренный груз, чтобы проверить правду ли говорит мальчишка.
Теперь, когда Беру исполнил свой долг, ему нужно было решить, как сообщить матери о смерти Кута. Он понимал, что проще всего было сказать правду. Ведь если этого не сделает он, его опередят жены других кузнецов с их улицы. Эти разжиревшие, плечистые, под стать своим мужьям, бабы любили понаблюдать за чужим горем или неудачами. Мать Беру была совсем не похожей на них. В молодости она имела тонкий стан, который смогла сохранить до преклонных лет. Она была низкого роста (Беру уже сравнялся с ней) и имела привычку разговаривать так тихо, что услышать ее можно было, только находясь от нее на расстоянии шага. Лишившемуся сначала отца, а затем и брата, юнцу совсем не хотелось, чтобы эти не самые лучшие творения Ундея наслаждались душевными мучениями его матери.
Приняв окончательно решение, Беру, наконец, оторвал взгляд от свежей могильной насыпи, развернулся и поплелся к городским воротам, с трудом передвигая окаменевшие за этот бесконечный день ноги.
Глава 6
Старая Сула мужественно выслушала сбивчивый рассказ сына, вернувшегося только под утро со страшной новостью. Материнское сердце не обмануло женщину.