Земля и небо потемнели от ливня стрел, посылаемых Раваной. Ванары в страхе разбегались куда глаза глядят. В лагере воцарился хаос. Лакшмана, оценив создавшуюся ситуацию, подпоясался и вооружился луком и стрелами. Простершись перед Шри Рамой и получив Его благословение, он поднялся и направился на поле битвы.
Лакшмана окликнул Равану и произнес с усмешкой: “Слушай меня, негодяй! Что пользы тебе истреблять обезьян и медведей? Посмотри на меня, стоящего перед тобой, как сама Смерть, как Дух Времени, явившийся положить конец твоему земному пути!” Равана ответил: “О! Ты думаешь, я не знаю тебя? Ты - убийца моего сына! Уже много дней я ищу случая встретиться с тобой. Моя душа обретет покой, если сегодня я наконец уничтожу тебя.” Равана яростно взревел, и из его лука одна за другой в Лакшману полетели острые стрелы. Но Лакшмана ловил их с безошибочной ловкостью и разбивал на тысячи мелких осколков; он метнул в Равану огненное копье, и колесница владыки демонов, вспыхнув, разлетелась на куски, навеки сгинув вместе с колесничим. Смертоносные пучки из сотен стрел неслись на Равану из лука Лакшманы, впиваясь в его лицо и грудь, и демон рухнул на землю, лишившись чувств от страшной боли. Вскоре он вновь вскочил и, рассвирепев от гнева, нацелил на Лакшману оружие, обладающее мощной разрушительной силой - копье, дарованное ему самим Брахмой, Первым из богов священной Триады. Сраженный ударом божественного оружия, Лакшмана упал на землю. Увидев это, Хануман бросился на помощь, выкрикивая страшные угрозы Раване. Равана кулаком нанес Хануману сокрушительный удар в грудь. Хануман пошатнулся от боли, но удержался на ногах. Его ответный удар обрушился на Равану с такой мощью и силой, что оглушил демона; теряя сознание, тот успел подумать: “Да отсохнет рука у этого выскочки! Даже в самом нелепом сне не приснится, что кулак простой обезьяны разит, как удар грома.”
Между тем, Лакшмана очнулся и вскочил, готовый продолжать схватку. Однако в эту минуту подоспевшие ракшасы взгромоздили бесчувственное тело Раваны на новую колесницу, и возничий, не теряя времени, погнал лошадей к столице Ланки. Очутившись в своем дворце, Равана пришел в себя. Он приказал начать немедленные приготовления к тайному ритуалу Паталахома, обладающему разрушительной силой и обеспечивающему победу над любым врагом. Его разум окончательно помутился! Мог ли кто-нибудь одержать победу в борьбе с Рамой? Лазутчики Вибхишаны, тайно следящие за действиями ракшасов, предупредили Его об опасности, принеся весть о готовящейся Паталахоме. Вибхишана не замедлил явиться перед Рамой и, упав к его ногам, проговорил: “Господин! Равана уже приступил к свершению ритуала, который в свое время пытался сотворить Меганада. Эта церемония также должна быть вовремя прервана и осквернена обезьянами, чтобы Равана не мог добиться успеха, на который рассчитывает. В том случае, если мы не помешаем ему довести Хому до конца, будет чрезвычайно трудно одержать над ним победу.”
Вскоре наступил рассвет. Повинуясь приказу Рамы, Ангада и Хануман в сопровождении внушительной толпы обезьян проникли на освященную для ритуала территорию внутри дворца Раваны. Они весело кувыркались и подпрыгивали, кривляясь и дразня Равану. “Эй ты, безбожник, задумавший великую жертву! Ты удрал с поля битвы и, укрывшись в своем логове, чинно восседаешь, предавшись медитации?” Ангада отважился подскочить совсем близко к Раване и пнул его ногой. Равана пребывал в молчании “медитации”, необходимой для начала Хомы. Малейшее движение или отвлечение внимания “осквернили” бы его и лишили способности возглавлять “победоносный” ритуал, на плоды которого он возлагал столь большие надежды. Поэтому обезьяны, осмелев, дали себе волю и затеяли громкую возню вокруг Раваны. Они кусали его и дергали за волосы. Терпение Раваны иссякло! Он рассвирепел, вскочил на ноги и, схватив в охапку несколько обезьян, бешено закрутил их над головой с намерением, что есть силы, швырнуть оземь. Однако он не решался сдвинуться с места, страшась ступить за пределы магического круга, чем навлек на себя целый шквал издевательских насмешек.