Кудреванко замолчал, дыша часто и глубоко. Теперь слышно было только тихое металлическое звяканье. Это Остафий Сабур бешено играл саблей, то выдергивая, то снова кидая ее в ножны.
– Рано за саблю схватился, голова, – растянула старица в улыбке мертвые губы. – Он еще не кончил. Угадала я, Алекса?
– А вот вам остатние мои слова! Объявится в Ново-Китеже новый Василий Мирской, объявится, попомните мои слова, и выведет нас в светлый мир, на Русь! Но прежде ты, посадник, на карачках поползаешь, а ты, трухлявая кочаруха, – погрозил он кулаком старице, – раскорячкой пойдешь. Ты мертвец живой! Смрад от тебя!
Клубком черного дыма взметнулась монашеская мантия. Старица вскочила. Под седыми бровями уже не тлели мертвые, пустые глаза, а сверкали раскаленные угли, пылало неистовство непотушенного злобного духа.
«Поживет еще ведьма, в глазах силы много, – подумал капитан, поймав взгляд старицы. – Лет на двадцать в ней жизни».
– Стрельцы, рубите его! Напополам пластайте! – задыхаясь, крикнула Нимфодора и упала в кресло.
Стрелец бросился на Кудреванку, замахиваясь бердышом.
– Не балуй, зелен кафтан! О мужицкую кость бердыш затупишь! – увернулся Кудреванко и вырвал у стрельца бердыш.
– Шибай его из пищалей! – закричал стрелецкий голова.
Стрельцы кинулись к, пищалям, закопошились с кремневыми курками. Кудреванко заметил новую опасность и помчался к башенным воротам.
– Бабы, а не стрельцы! – крикнул Остафий. Звякая саблей, звеня шпорами, он скатился с крыльца, вырвал из-за пояса пистолет, выстрелил.
Над крышами домов взвились голуби, люди испуганно шарахнулись от крыльца. Солевар остановился, обернулся.
– В долгу не останусь, голова! – крикнул он, взмахнув блеснувшим на солнце бердышом, и скрылся в черной пасти башенных ворот.
3
Посадник ревел быком, ругая Остафия, голова таскал стрельцов за бороды, только старица была спокойна и сказала негромко:
– Пущай его. Далее Прорвы не убежит и наших рук не минует.
– Чей черед? Выходи! – проворчал посадник, глядя на толпу.
И вдруг затрещал будильник на подносе. Люди испуганно шарахнулись назад. Вздрогнула и старица, отплюнулась сердито:
– Тьфу на тебя, окаянный! Истинно голос дьяволов! А посадник поднялся быстро со скамьи и сказал весело людям:
– Бредите по домам, спасены души. Часомерие шабаш прозвонило. Щи готовы, обедать пойду. Люди загудели:
– Пожди, милостивец!.. Разбери наше дело. По неделе к тебе ходим!
– Шабаш, конец обедне! – замахал руками посадник. – Эва, сказал – пожди! С вами делов повыше усов. Щи остынут, кулебяка охолодает, а она только тепленькая хороша. Идите, говорю! Завтра приходите.
– И стрельцы пущай к щам и каше идут. Отпусти их, – сказала старица посаднику и обернулась к стоявшим за ее спиной парням и монашкам. – Вы тоже уходите, а ты, поп Савва, отойди подале в сторонку. Иди к собору, помолись. Нужен будешь, позовем,
Когда двор опустел, старица сползла с крыльца и села на лавку под лиственницей. Потянула за рукав посадника:
– Садись, не спеши.
– А кулебяка? – жалобно прогудел тот.
– – Истинный ты Густомысл дубинноголовый! – с презрением сказала старица. – В башке у тя не мозги, а тесто перекисшее. С мирскими-то как?
– А что с мирскими? – уставился на нее посадник. Старица махнула безнадежно рукой. Провела внимательным, недобрым взглядом по пленникам.
– Давненько мы мирских не видели. После Васьки не забредали они к нам. А чего расхристанные ходите? Пугвы где? – ткнула она посохом в расстегнутые кителя летчика и мичмана.
– Пуговицы стрельцы ваши пообрывали, – проворчал раздраженно Птуха. – Папуасы они у вас или марсиане из «Аэлиты» графа Алексея Толстого. Интересовались, бабуся, такой художественной литературой?
Старица ответила ненавидящим взглядом и повернулась к голове:
– Спрашивай, Остафий.
Сухая, хищная искра сверкнула в глазах стрелецкого головы.
– Ты отвечай! – ткнул он пальцем в капитана, – Отколе к нам пришли?
– Из мира, как у вас тут говорят. С Руси.
– Зачем пришли?
– Мы не к вам шли. В тайге заблудились.
– Куда шли?
– А какое твое собачье дело, куда мы шли да откуда шли? – выкрикнул вдруг разозленно мичман. Ему трудно уже было сдерживаться: его взвинтило все, что он увидел и услышал на посадничьем дворе.
Остафий вскочил, выдергивая из ножен саблю. Капитан локтем отодвинул выдвинувшегося вперед Птуху и ответил голове:
– Домой шли, ясное дело.
– Юлишь-виляешь, мирской! – начал злиться голова. – А ребятенок зачем с вами?
– Это мой брат, – сказал Виктор. – Куда я, туда и он.
– Как нашу Прорву-матушку прошли? Капитан подтянул не спеша спустившиеся голенища брезентовых сапог и ответил коротко:
– Ногами. Вот этими.
– Кто вас вел? – крикнул посадник. – Говори, или кнутом заставлю!
– Никто не вел. Сами прошли. Ходят ведь люди через вашу Прорву и галоши носят, – указал Ратных на ноги посадника.
Тот испуганно дернул ноги под лавку.
– Може, кто и ходит, а остальным не пройти, – сердито проворчал он.
– По чертежу, чай, шли, – заговорила старица. – Шарили их стрельцы?
– Шарили. Ни чертежа, ни бирки, ни доски с зарубками или резами – ничего такого не нашли, – ответил голова.
Капитан и Косаговский обменялись взглядами: «Про самолет не знают. Хорошо!»
– Шут их разберет! – сказал нерешительно Остафий. – Може, и правда заблудились, как Васька Мирской. А правды от них, вижу, не добьешься.
Старица, прикрыв ладонью глаза и запрокинув голову, долго смотрела на мирских.
– Ишь взгляд какой! Будто рогатиной в грудь ты-
чет! – указала она пальцем на Сережу. – Мал, дьяволенок, а злющ! Видать, крепкую душу малец имеет.
Шумя каленым черным коленкором мантии, Нимфодора поднялась со скамьи.
– Молиться мне пора. Пойду я.
– Ас мирскими-то что будем делать? Ума не приложу, – жалостно спросил посадник.
– С кашей ешь! – дернулись в глумливой усмешке губы старицы. – Опять в пень встал? Что с ними делать, не нам с тобой решать.
– Знамо, знамо! Не нам решать, – согласился поспешно, заметно оробев, посадник.
Ратных, Косаговский и Птуха снова переглянулись удивленно: «Кого испугался всесильный посадник? Кто будет решать нашу судьбу?»
– Попу Савве сдай мирских, – продолжала старица. – Для этого я и оставила его на дворе. На Савву можно положиться.
Старица, никого не удостоив взглядом, ушла в хоромы.
– И то! – повеселел посадник и крикнул: – Поп, подь сюды!
– Тута я, владыка! – подлетел Савва на полусогнутых коленях.
– Веди мирских к себе. У тебя им постой будет.
– Владыка, красно солнышко! Помилуй! – вдруг зарыдал поп отчаянно и фальшиво. – Чему нас мудрые старицы учили? «С мирским, как с псом поганым, не ешь, не дружись, не бранись».
– Пшел, притвора! – замахнулся на попа Густомысл. – Не рони слезу напрасно, не верим. Васька Мирской кто был? Не скоблено рыло? И жил у тебя года, почитай, три. Веди!..
…Когда мирские с попом вышли из Детинца, они увидели ждавшего их Будимира Повалу. Он пошел вместе с ними и долго молчал, поглядывая на мирских. Потом сказал, улыбаясь светло:
– Шибко ноне новина старину гонит. Умные речи, смелые думы в народе ходят. Вон как Кудреванко-то сказал: жди нового Василия Мирского!
– Долга, брат, песня, – нахмурился капитан и, косясь на шедшего впереди попа, спросил тихо: – Где живешь-то?