Сперва затеял было обмен товарами между нынешним годом и семидесятыми того века. Туда переправлял дешевое заграничное барахло, которого тут сегодня полно, копейки стоит – разные кофточки с Апрашки, заколочки, трусики "неделька", импортные духи, крем от морщин. Особенно презервативы – тогда-то если были, то сплошь советские, жуткие, вроде резиновых перчаток, а теперь – какие угодно – всех размеров и цветов, с какими-то невозможными усиками и запахом клубники… и писать-то неловко, но торговля есть торговля, такие покупки именно ей отец поручает. Неудобно как-то. В ее возрасте… Но ему разве откажешь? Такой стал раздражительный! Все это барахло продавали в теперь уже прошлом, XX веке, рискуя, что посадят за спекуляцию. Отец завел там какую-то тетку, наплел ей, что, вот, на пенсию не прожить, а сын ходит в загранку, привозит… Тетка продавала, себе брала 10%. На вырученные деньги Громушкины покупали на тамошнем советском рынке продукты и потом по нашим ценам они шли в супермаркете. Мать радовалась: старик нашел занятие. Нет. Надоело ему. "Хватит, – говорит, – быть "челноком". Не царское это дело. Разве это коммерция? Суета одна".
Мать писала Витьку, что отец устал, капризничает, супермаркет ему надоел. Все чаще использует Машину для путешествий в советское время – просто так, без дела – погулять, посмотреть, полюбоваться на очереди в магазинах да на прежние лозунги и плакаты. Здесь ему, видишь ли, тошно – старых знакомых растерял – кто уехал, кто помер, кто на пенсии. Кругом на нужных постах – одна молодежь. Раньше все знали Громушкина, уважали. А нынешним он кто? Старый маразматик, с ним и говорить-то не о чем. В случае чего не к кому стало и обратиться.
Так что магазин он собирается продать и переехать на дачу, чтобы жить там круглый год. Но для этого нужно сменить всю сантехнику, что-то пристроить, а что-то вообще переделать, чтобы был зимний дом. Уже, мать писала, заказал проект, "в общем, приедешь – будет тебе сюрприз". Витек от этих папашиных планов стариков отговаривал – ну что это? Запереться в четырех стенах в деревне… ну, пусть не в деревне, а все равно до всего далеко – взять хоть бы тех же врачей. И вообще, чем киснуть, поездили бы, пока силы есть, посмотрели мир. Ведь нигде же никогда не были. При любимой советской власти не больно попутешествуешь, а теперь – хоть в Рим, хоть в Париж, хоть на отдых в Турцию. Или, как наступит осень и в Израиле не будет такой жары, ехали бы сюда.
А он прилетит будущей весной, дел в России полно, да и соскучился.
Но заграничные путешествия Громушкиных не прельстили. Тимофей Алексеевич все чаще ходил в гараж, а оттуда – в прошлый век на свою любимую рыбалку. Или просто в лес, подышать без вонючих автомобилей и горластых туристов и дачников, что везде бросают пустые бутылки, банки, а то и презервативы.
Читая письма матери и разговаривая с ней по телефону, Витек чувствовал – что-то она не договаривает, настроение у стариков, видать, совсем паршивое, хоть и радуются внуку. Сейчас Юлька с семейством живет у них на даче, и свекор ее, старый профессор, там же. Ведет с Громушкиными умные беседы. В шашки играют и в шахматы – профессор научил Громушкина, и тому очень нравится. Но в августе, мать пишет, придется отправить их в город и самим переехать – начнутся крупные строительные работы.
А в сентябре пришло сообщение, что отец продал-таки магазин, занимается новым домом, так что к весне, когда приедет сын, все будет готово.
Сам Витек уже не мог дождаться, когда сможет лететь в Россию. Честно говоря, надоело тут! И торговля хилая, и с языком задолбался, и Гурвичи ноют, Маринка целыми днями торчит у них. Уж переселялись бы, что ли, в свой хостель!
А магазин, видно, придется перепрофилировать, оставить, конечно, букинистический отдел, но и современных книжек привезти и продавать.
Старый Гурвич тут вдруг высказался:
– Ты, – говорит, – Витюша, живешь не как люди. Вот у тебя и дела не идут.
– А что это я, дядя Изя, не так делаю? – удивился Витек. Дядей Изей свекра тогда еще будущего, он с детства звал. – Что у меня не как у других?