— И ты поверил ему? Может, его власти к тебе подослали?
— Не похоже. Он ведь супроть кровопролития выступает. Вот и хотел, видно, отговорить мужиков, штобы за оружие не брались.
— Ну, и сказал ты ему, где партизаны хоронятся?
— Зачем? Ты меня дак опять за глупца принимаешь.
Маркел рассмеялся:
— Значит, сам-то понял теперь, что без оружия не обойтись? В лесу от войны не упрятаться?
— А ты што меня пытаешь, как на суде? — вспыхнул вдруг дед Василек. — Не хочешь, да станешь прятаться. У Колчака, говорят, вон какая силища! Буржуи со всего мира подмогу ему дают. Плетью обуха не перешибешь. Вот так-то, елки-моталки!
— Да ты не кипятись, — мягко сказал Маркел. — Народ никакой силой не запугаешь, как вот, к примеру, лес твой. Его, лес-то, можно только спалить дотла, а чтобы заставить деревья остановиться в росте или запретить вершинами шуметь в поднебесье — этого никто не сможет. Потому как и лес, и народ — они для вольной жизни созданы и корнями глубоко в землю уходят.
— Оно-то верно, — согласился старик, — да сколько под тем же царем народ в неволе-то был — и ничего не мог поделать...
— Всему свое время, дед. Зато теперь каждый понял, что даже самому царю-батюшке, божьему наместнику, можно по шапке дать, а не только какому-то там сухопутному адмиралу...
— Ты как отец Григорий разошелся, — перебил Маркела старик. — Только речи-то у вас разные... Послушал ба он — сразу, небось, кондрашка хватила ба.
— Поп ничего не понимает, заблуждается... А может, хитрит... Проповедями, видишь, партизан остановить хочет. Да это... все равно как лесной пожар плевками тушить. Не выйдет! Мы будем биться до последнего, пока в бараний рог всех гадов не скрутим! Ответят они за наши слезы и за нашу кровушку!..
— Да ты прямо как на митинге! — восхищенно всплеснул руками дед Василек. — Мотри только этого... как его?.. Интер-на-санала не запой... Выпьешь еще?
— Нет. Устал я...
— А ты и вправду шибко изменился, — сказал дед Василек и трезво, как-то по-новому поглядел на Маркела. — Беда — она одних в дугу гнет, других, наоборот, распрямляет. Вижу, в советах моих теперь нужды тебе нет, а все ж таки попытать хочу: што собираешься делать дальше?
— Теперь-то я знаю, что делать, — твердо ответил Маркел. — Подымать мужиков надо, оружие добывать. Многое я понял, когда бродяжил-то. Колчак на пороховой бочке сидит... Мужики затаились, смиренными овечками прикидываются, а у каждого в душе-то накипело уже... Даже кулакам чем-то не угодил верховный правитель. Зашел как-то на Рождество к одним колядовать, да и напоролся на поручика... Сынок к родителям в гости пожаловал. Еле я ноги унес. Но не в этом дело. Разговор они при мне затеяли: палка, мол, о двух концах... По-олезный разговор... — Маркел уронил на грудь русую голову. Усталость валила с ног, но он нашел еще силы, спросил:
— Партизаны-то далеко? Завтра укажешь мне дорогу.
— Какие ишшо партизаны? — прищурился дед Василек. — И слыхом о таких не слыхивал! Я лесной человек, в людские дела не встреваю...
— Хитер! — встрепенулся Маркел.
— Да уж не хитрее тебя... Ложись-ко с богом, аника-воин, — старик жесткой ладонью погладил кудлатую голову уснувшего сидя парня. — Утро вечера мудренее...
Косманка — крохотная деревушка, затерянная в урманах верховья реки Тартаса. Кругом — непроходимые таежные дебри, бездонные болота... Место глухое, гиблое, проклятое богом и людьми. В таких медвежьих углах селились раньше гонимые мирскими и духовными властями старообрядцы, они-то и основали село. Но со временем почти все разбежались — осталось несколько семей: многодетные вдовы да старики, которым податься было некуда.
Здесь-то и собирались беглые мужики, которым с Колчаком было не по пути: дезертиры из армии верховного правителя, бывшие фронтовики, подлежащая призыву молодежь и те, кто был предан Советской власти, собирался восстанавливать ее с оружием в руках.
Единственная дорога соединяла Косманку со всем остальным миром — река Тартас. По этому вилючему коридору, проложенному своенравным речным руслом среди дикой таежной глухомани, и прибыл Маркел на «партизанскую базу», как назвал Косманку дед Василек. Еще старик поведал ему, что командиром у партизан бывший знаменитый охотник-медвежатник из села Межовки, после герой-фронтовик, Иван Савватеевич Чубыкин — бесстрашный богатырь, у которого «ума палата».
Потому и явился Маркел в Косманку с радужными надеждами. Разгоряченное воображение рисовало чуть ли не крепость с гарнизоном железных борцов. Знал, конечно, что все не так, а все-таки мечтал: хотелось, чтобы так было.