— Гражданы! — завопил он в полной тишине. — Из Омску пришла гумага за подписью его превосходительства абмирала Колчака! Населению велено сдать все, какое ни на есть оружие и боевые припасы. Нам известно, што многие фронтовики притащили с собой винтовые ружья и боевые патроны. Сдать немедля! Сроку даю два часа! Через два часа штоб все оружие было здесь! — милиционер ткнул пальцем себе под ноги. — Кто не принесет — будем делать обыск и пороть шомполами... У мене все! Р-разойдись!!
Ошарашенная толпа некоторое время недвижно молчала. Потом кто-то робко спросил:
— А как быть с охотничьими дробовиками али берданами?
— Тебе што — плетью растолковать?! — взвился оратор. — Сказано было русским языком: сдать все оружие, какое могёт стрелять!
— И рогатку у сына отнять да приташшить? Тожеть стрелят...
— Молчать!! — подпрыгнул милиционер. — Запор-рю!!!
Толпа попятилась к дверям. Иван Чубыкин чуть не бегом кинулся домой. Изба его стояла на краю, у самой кромки бора. Дома никого не было: жена с ребятишками гостила у родителей, в соседнем селе. Только бы успеть собраться и улизнуть на время в тайгу, а там дело будет видно. Но собраться он не успел. Пока готовил лыжи да укладывал в дорогу заплечный мешок, в избу к нему ввалились двое милиционеров с винтовками в руках.
— Так я и знал! — заголосил недавний оратор. — Так мое сердце и чуяло! В бега собираешься, сукин сын? А мне ужо донесли, што у тебе винтовочка есть, да и гранатки имеются...
— Пушка ишшо. Трехдюймовая, — буркнул Чубыкин, растерянно топчась на месте.
— Во-во! А за насмешку над начальством — десяток горяченьких прибавим тебе к тем, што причитаются...
Чубыкин и вправду растерялся. Редко с ним такое случалось. Заговорил унизительно, словно бы оправдываясь, ища сочувствия:
— Винтовка-то, она и в самом деле есть... Через всю Расею с фронту провез... Позарез она мне нужна... Охотник я, на медведя хожу...
— Молча-ать! — рявкнул милиционер. — Знаем мы, какого ведмедя ты прицеливаешь! Давай оружие, и сам собирайся!
— На чердаке она спрятана, винтовка-то...
— Ишши иди! Одна нога здесь, другая — там! Спровадь его, — кивнул старшой своему товарищу.
Чубыкин полез на чердак, милиционер — следом. В темноте Иван Савватеевич цапнул его за глотку, оглушил пудовым кулаком. Прихватил свою и его винтовку, осторожно вынул из косяков слуховое окно. Спрыгнул в глубокий сугроб, что намело около глухой избяной стены.
Далеконько уже углубился в бор, когда со стороны села послышались выстрелы.
Тайга только для стороннего человека кажется глухой, дикой и пустынной. Хоть редко, но и тут встречаются люди: охотники, лесорубы, шишкобои. Через них-то и держится связь со всем остальным миром и вести доходят в самые отдаленные медвежьи углы.
А вести были такие: люто взялся Колчак за непокорных мужиков, которые оружие отдавать отказываются, от мобилизации укрываются, хлебушко и лошадей прячут, — порют нещадно таких по деревням, которых и расстреливают на месте, а беглецов по тайге вылавливают, чтобы, боже упаси, не скапливались да сопротивление гуртом не оказывали.
«Ага, вот он чего боится, правитель-то новый! — смекнул Чубыкин. — Видно, хитер, как волк, а труслив, как заяц. Боится мужицких артелей, потому и облавы в лесу на одиночек, как на медведей, с таким рвением устраивает...»
И через знакомых по прежнему охотничьему ремеслу людей стал переказывать, чтобы весь беглый люд, какой в лесу им встретится, собирался в одно условное место. Через несколько дней мужиков набралось порядочно: еще бы, не какой-то там сторонний человек, а убежденный борец за Советскую власть, знаменитый на всю округу охотник-медвежатник к себе их покликал. И тут Иван Савватеевич Чубыкин первый раз в жизни речь перед народом держал.
— Мужики! А ведь Колчак нас боится! — с радостью сообщил он о своем открытии. — Хвастает, что всю Расею под себя подомнет, регулярную Красну Армию разобьет, а нас, лапотников да шабурников, вот вам крест, боится! Это все одно, как при охоте на медведя: впереди зверя будь хоть скока мужиков с рогатинами, а самый страшный для него тот, што сзади, с запяток наскочит... Давайте-ка пугнем незваного зверя, а то он нас по одному изловит и передушит...
И здорово пугнули! Отряд Чубыкина вскоре насчитывал около трехсот человек, большинство — фронтовики, и вооружение было неплохое. Тут и агитации особой не приходилось вести — народ подобрался сознательный, да и район урмана, где действовал отряд, был в основном населен неприписными новоселами, почти каждый третий житель ранее был политическим ссыльным.