Там слышались крики, возня, сухо щелкнул пистолетный выстрел. А от моста уже мчался всадник на вороном жеребце, размахивая саблей над головой.
Маркел и Сыромятников тоже кинулись через дорогу. Подскакал Фома Золоторенко, круто осадил жеребца, спрыгнул на землю. Лицо его было белым, глаза полыхали бешенством. Маркел еще не видел его таким.
Фома, молча расталкивая мужиков, отыскал командира — крохотного мужичка с птичьим лицом, — взяв за грудки, оторвал его от земли, хрипло выдохнул:
— Кто стрелял?!
Мужичонка завертелся ужом, выскользнул из цепких рук, схватился за кобуру пистолета. Рявкнул грозным басом:
— Отыди! Застр-релю!
— Кто стрелял?! — повторил Золоторенко и ловко достал саблей по руке, нервно царапающей кобуру.
— Не я... — мужичок поднес к губам раненую руку, впился в нее, казалось, с жадностью, как собака в кость. — Не я, — отплевываясь кровью, повторял он. — Я не виноватый... Дед Сила стрельнул... В дозоре оне с одним парнем были, на отшибе... Надежный старик — не задремлет, не прозевает, я всегда в ночной дозор его ставил... А тут... парень-то ентот сказывал, — ружьем своим расхвастался, это уж болезня у ево такая... Ну, и стал выцеливать шомполкой-то ентих верховых, што с конного дозору, — мол, обоих вместях с конями однем выстрелом разнес ба на куски... Не хуже пушки... Ну, и как-то невзначай...
— Да вы соображаете, шо наробылы?! Да вы... уся наша задумка теперь прахом пийшла! Из-за одного старого дурака, шоб ему ни дна, ни покрышки! А ну, волокить до мене деда Силу!..
— Нет его.
— Як нема?! Убег?..
— Застрелил я его.
— И тебя бы с ним туда же треба!
— Дак стреляй! — мужичонка рванул на груди рубаху. — Стрельни, ежелиф вина моя тутока есть!
— Ладно, курчонок. Не рви одежку. Так мы уси друг друга перебьем... Треба думать, шо дальше робыть... А старика жалко. Дюже гарный был старик...
— Обстановка такая: треба и хуже, да хуже не бувае. Попали мы, як кур во щи, — Золоторенко расхаживает на длинных ногах возле жалкой кучки командиров своих групп. — Разведка донесла: колчаки движутся з деревни Большие Кулики, часов через шесть будут здесь. Нас три сотни, их — трижды по столько. Об оружии и не заикаюсь: у их пулеметы, три пушки волокуть... Шо будем робыть? Чубыкин ушел далеко, нам не поможить: сам оборону должен держать в нашем тылу... Имали надию на внезапность — не вышло: карты наши теперь раскрыты... Вот и спрашиваю вас: шо будем робыть? Отступать, драпать до батьки Чубыкина?..
— Карты раскрыты, да не биты еще, — подал голос Кузьма Сыромятников.
— Будут биты, — угрюмо прогудел тот самый злосчастный мужичонка, обладатель мощного баса и не менее грозной фамилии: Митрофан Пугачов. — Пропадем ни за грош... Уходить надо... К Чубыкину, а потом — в урман...
— Не каркай ты, курчонок! — сразу взвился Золоторенко. — Жалкую, шо не срубил тебя за деда Силантия, — такого гарного старика загубил!
— Сам же говоришь — «драпать до батьки», — набычился Митрофан.
— А ты и рад за мной повторять, як тот попугай? Свой калган зачем на плечах имеешь? Шапку носить?
— Надо дать бой, — сказал Маркел. — Отступить никогда не поздно.
— Особливо, ежелиф отступать уже некому будет...
Маркел недобро покосился на Пугачова:
— Трусам место в трусятнике, а не здесь. Если так рассуждать — совсем не надо было за оружие браться. Покажем колчакам, что мы и один против троих не сробели, и пушек не испугались, — это пуще снаряда их убьет: поймут, что победы над народом им во веки веков не добиться...
— Добре Парус сказал! Да только коли легко они нас одолеют — проку буде мало от всей твоей политики. — Фома скрестил на груди могучие руки, подумал: — Треба им тоже пид загашник горячих всыпать. Да вот бойцов у нас маловато...
— А если так! — Кузьма Сыромятников решительно шагнул вперед, резкое, будто рубленное из морёного кедра, лицо его покрылось бурыми пятнами. — Если из ближних поселков собрать всех, кто там остался, — стариков, подростков, даже ребятишек, вооружить, чем только можно, и послать вперед, на дорогу. Пусть изображают главные наши силы, а когда навалятся каратели, пускай отступают в панике, бегут через мост. Те кинутся преследовать и попадут в нашу ловушку...
— Ты с кем це придумав?! Ты шо, лук ел или так!.. — лицо Золоторенко перекосилось злобой. — Мабуть, и дивчин, и старух старых пригнать сюда, шоб шкуру твою защищали?! Та их же — и глазом моргнуть не успеешь — усих порубають, як капусту... безоружных-то!..