— А ты смог бы найти место, где вы на берег сошли? — спросил Маман.
— Найду.
Хотя и видел бий по лицу, что парень измучился в дороге, но не вытерпел, — уж очень хотелось узнать, кто эти русские люди, что ребят спасли.
— А что, сынок, если мы с тобой съездим поищем тех русских, пока они к себе не воротились?
Жаксылык не мешкая вскочил:
— Едемте.
Багдагуль спешно замесила тесто, напекла им лепешек на дорогу, и, когда солнце перевалило за полдень, Маман-бий и Жаксылык сели вдвоем на белого коня и поехали в сторону моря.
* * *На просторе однообразных, уходящих в далекую даль морских берегов трудно оказалось Жаксылыку точно указать место высадки: мол, вот здесь! Да и море сегодня было совсем другое. С грохотом катились высокие валы, украшенные белой пеной, словно горы с могучими хребтами, перевалами, с увенчанными снегом вершинами. С шумом бились волны о берег, кипели и бурлили, выбрасывая на песок все, что не могло устоять на их пути.
Маман-бий не торопил джигита. Конь у них притомился, и, проезжая берегом бескрайнего синего моря, они садились в седло по очереди. Глаза путников устремлены в беспредельную даль, и, если на вершине огромной, как гора, волны зачернеется что-то — огромный куст принесенного бешеной Аму турангиля, — они останавливаются, с тревогой всматриваются: не человек ли?
— Не дай бог, человек утонет! — бормочет Маман-бий, тихонько следуя на коне за Жаксылыком.
Тщетно ездили они по берегу, не нашли никого. Пришлось возвращаться. Но они не теряли надежды и через неделю снарядились к морю опять. На этот раз ехали вдоль одного из рукавов Амударьи.
На мутной поверхности бешено рвущейся к морю реки, крутясь в кипящих водоворотах, плыли трупы животных, вырванные с корнем изломанные деревья, всякий мусор и хлам, выброшенный из человеческого жилища. Маман-бий новыми глазами вглядывался в пучину, будто видел все это в первый раз.
— Всю падаль, всю грязь жизни, мертвечину несешь ты на себе, бешеная Аму! — горестно прошептал бий. — Сходны наши с тобой судьбы! Но ты очищаешься от грязи, выносишь ее в море. А мы? Мы все вмещаем в себя. Мы не только река, мы — и море! Да, мы — и море!
Жаксылык не понял, о чем толкует Маман-бий. Бий-ата, вы устали, садитесь теперь вы на коня.
Бий молча сел в седло.
На обратном пути, объезжая аул Есенгельды, они увидели бесчисленные следы конских копыт на дороге. Камыши по обеим сторонам дороги были поломаны и истоптаны. Видно, многочисленные всадники рыскали здесь рядами взад и вперед. Удивленный, Маман остановил коня.
— Видишь, сынок, что это?
— Ой, бий-ата, видно, копыта у них каменные, — не только поломали камыши, в прах растолкли.
У коня, сынок, две походки. Одна далекое приближает, человеку на благо; другая все живое в пыль превращает, это беда. Не дай бог, коли наш конь второй походкой пойдет!
И опять ничего не понял Жаксылык. Поехали, сынок! — сказал бий.
И Жаксылык сел на лошадь у него за спиной.
Когда они проезжали берегом Кок-Узяка и уже приближались к пшеничным полям аула Сабира Франта, выехал им навстречу Дауим.
Урус-бий, Есенгельды-мехрем повелел, чтобы завтра утром явились вы к нему на ноншуту! — нагло ухмыляясь, сказал он.
Маман-бий не удивился, что даже стремянной Есенгельды-бия позволяет себе называть его в насмешку урус-бием. Его удивило другое.
— Советник хана? Мехрем?!
— Да, не Есенгельды-бий, а Есенгельды-мехрем! Мехрем, и чин и звание у него выше вашего! — злорадно молвил Дауим и поднял коня в галоп.
Что такое ноншута, бий-ата? — спросил Жаксылык немного спустя.
— По-хивински это значит — завтрак.
— А что бы ему по-каракалпакски сказать: завтрак, халкас?
Тогда не был бы он мехремом! — ответил Маман как бы очнувшись, мысли его заняты были появлением «каменных копыт».
«Новое бедствие! — думал он в тревоге. — Беспощадный бог, снова глянул ты на нас незрячим своим оком! Неужели и этот малый клочок земли, камышом заросший и гнусом, кровь пьющим, населенный, кажется тебе слишком хорошим для народа моего, с головы своей черную шапку скорби не снимающего, для души его, полной горести бесконечной… Создаешь людей на этом свете еще в утробе материнской друг другу врагами… А что, если, разгадав твое коварство, все они восстанут против тебя? Мир тогда перевернется вверх дном — и вот тут-то все и встанет на свое место!»