Мурат-шейх кинул в костер толстый узловатый сук саксаула. Посыпались искры.
— Скажи все-таки, сын мой, не было ли других милостей?
— Были. Держал взаперти трое суток… А тех купцов принимал в своей юрте, повез в своей коляске.
— Что за люди, не дознался?
— Старший сам про себя сказал, что он — щука!
— И мне показалось, что… вижу его не впервые, — сказал шейх. — Где это могло быть? Скорей всего в Орске.
Бии забубнили. Им досадно было, что они не разглядели щуку.
— Известное дело, — сказал Давлетбай-бий, наиболее рассудительный, — на что замахивается Абулхаир-хан. Малого жуза ему мало. Хочет под свою руку еще Средний жуз. И то сказать — среди ханов он хан! Но без русских ему не справиться. Нужна ему слава сильнейшего. Вот и обхаживает и щуку, и ерша…
— А нам зачем русские? — спросил вдруг Маман с прямотой, не столь уж почтительной.
— И нам — затем же, бий мой, — ответил Рыскул-бий снисходительно-терпеливо. — И нам нужна слава сильнейших, чтобы знали в мире, что мы народ — не дырявый, как топкий солончак, а из четырех земных пластов… — Старик имел в виду, понятно, четыре главнейших рода каракалпаков.
— А хотите ли знать, бий-отец, — глухо проговорил Маман, не поднимая глаз, — хотите ли слышать, что сказал тот русский купец, которого нам не вязать — на руках бы носить, заглядывая ему в рот… Сказал: топчемся мы в ногах у других народов на великой дороге! Сказал: гнется наша спина, потому что пусто у нас за спиной!
— Пу-сто-о? — вскричал Есим-бий, человек с проседью на голове. — Пусть посмотрит, что у нас в ущелье, близ аула шейха и Оразан-батыра…
— Слава богу, — перебил Маман, — теперь уже ни чего, кроме связанных стражников, помирающих от голода.
«И старика в пещере… — подумал Маман с болью, — помоги ему бог…»
— Как… — проговорил Мурат-шейх упавшим голосом в общем молчанье. — Я запретил тебе подступаться к пленным ближе чем на версту…
— Простите, шейх-отец. Поймите грешного сына.
— Выпустил!
— И проводил в дорогу, пожелав счастливого пути. А потом поехал — вас искать.
— Когда это было? Где они сейчас?
— Вы их не догоните, не сыщете. Тому третьи сутки.
— Аманлык… Это правда? Где пленные? Говори!
— Мой бий все сказал, шейх-отец, — ответил Аман-лык, вставая.
Шейх воздел руки к небу, словно готовясь к молитве или проклятью.
— Бии мои, этот несчастный лишил нас чести…
— Наоборот! — вскрикнул Маман.
Но его голос заглушило общее яростное рычанье и завыванье, мало похожее на львиный рык, больше на вопль гиены.
— Был у нас в руках меч, он его бросил в пучину! — кричал Рыскул-бий, закатывая под лоб мутные глаза, тряся немощными кулачками.
— Приведи раба к священному колодцу, он в него плюнет! — кричал добрейший Давлетбай-бий.
— Связать их обоих! — приказал шейх.
Этого только и ждали бийские аткосшы. Налетели, закрутили за спину руки Маману и Аманлыку. Мамана, связанного, положили на коня, поперек седла, а Аман-лыка посадили — лицом к хвосту. Они не сопротивлялись.
— Да будет мне бог судьей, — сказал Мурат-шейх, задыхаясь, — но этих выродков казним побитием камнями. Они этой казни достойны.
— Истинно так, шейх наш, — сказал Рыскул-бий.
— Этому бедовому петушку лучше оторвать башку, — сказал Давлетбай-бий.
— Вы еще скажете: Маман прав… Скажете! — отвечал Маман,
Его никто не слушал.
Тотчас собрались в путь, погасили костер.
— Держись, друг, — прошептал Маман, подавленный тем, что и Аманлыка связали заодно с ним, — Ничего мне сейчас не говори.
Мурат-шейх, услышав это, сморщился и со злостью хлестнул нагайкой коня Мамана. Конь взбрыкнул и побежал боком, мелкой рысью, подбрасывая на себе Мамана, косясь на него бешеным глазом.
8
Худая весть с быстротой степного пожара облетела аул: будто бы на дороге в ущелье, близ пещеры, нашли связанного по рукам и ногам старика, который возил пленным еду и воду, — в нем едва душа теплилась; а в ущелье нашли тоже связанных двоих джигитов, которые сторожили пленных. Между тем пленные из ущелья исчезли. И будто бы во всем этом повинен не кто иной, как Маман, изменник. Снюхался с иноверцами, продался им, за что и будет побит камнями. Еще говорили, что Маман — полоумный, чумной, может сглазить человека, как сглазил до потери образа и подобия божьего джигитов-стражников.
Сироты узнали об этом первые. Аллаяр обрадовался. Он знал, что Маман и Аманлык далеко — в ауле хана Абулхаира. Если бы Маман был здесь, Аманлык сидел бы сейчас около Алмагуль, спрашивая, не дразнил ли ее Аллаяр. Аманлык обещал оторвать ему башку, если застанет Алмагуль в слезах.