— Больно? — провел он рукой по моему лицу. И такой холодной была интонация, что я невольно отдернула руку назад. — Конечно, тебе больно. Когда этот мир опустеет, ничто больше не сможет причинить тебе боль, — тут он вновь посмотрел на Торвальда и поднялся.
Я больше не слышала кракена. Пасмурное небо стало походить на врата преисподней, настолько сильно бушевало оно, завиваясь в черно-красные вихри. Не поломанные деревья гнуло к земле под натиском сильного ветра, а воздух будто застыл, вбирая в себя запах мертвечины. Мимо меня с болот шли трупы. С них отваливались ошметки, многие оставляли позади себя кровавый свежий след. Взлетающие в небеса птицы тут же падали замертво на землю, и я поняла, что так и выглядит конец света.
Закусив губу, я приподнялась на локтях. Сердце, которое я еле слышала, вновь начало сильно и больно стучать. Альд тут же подхватил меня за спину, чтобы я не прикладывала никаких сил, но усадить меня на землю не позволил — видимо, перелом ноги был в нескольких местах. Рана сильно обжигала, но не болела. Пускай Лич не умел излечивать, но с болевым порогом он явно что-то сделал. Благодаря этому боль хотя бы не затуманивала мне рассудок.
— Альд, — тихо позвала я напарника. Тот повернул голову без энтузиазма. Он и сам знал, что я спрошу. — Расскажи мне…Прошу.
Дракон попытался шумно выдохнуть, но из-за сломанного ребра тихо зашипел. В небе пророкотал гром. Шедшая мимо толпа мертвецов все не прекращалась…
— Мне около четырехсот лет, — начал он, и я прикрыла глаза, с горечью понимая, что пришедшая в бреду догадка оказалась правдой. — И однажды я уже умер.
Не помню ни времени года, ни даты…Помню лишь, что это было в храме Сильвы. Тогда черных драконов подвергали особому гонению и истребляли как зайцев. За голову черного дракона была назначена круглая награда, поэтому нас с каждым днем было все меньше и меньше…Мы укрывались в храмах. Впервые в жизни, должно быть, молились и верили в иные силы. Но нас никто не слышал. Все так и дохли. Десятки обезглавленных тел мы находили каждый день. И, конечно, настал тот день, когда и наш храм нашли. Нас убили. Умирать действительно больно. Но никто из нас не хотел умирать. Если бы тогда мне вонзили меч в сердце…Наверное, все было бы по-другому. Но лезвие вошло ниже, и я медленно умирал, ожидая, когда мне отрубят голову. Но никто так и не подходил.
Когда в глазах начало темнеть, я увидел его. Лича. Он спросил, хочу ли я жить. Я ответил «Да». Тогда он спросил, буду ли я мстить. И я ответил…«Да». Он оживил меня взамен на жизни тех, кто только что убил всех моих товарищей, но мой дракон стал гнить. Я походил на живого мертвеца, и лишь следовал за Личем, как за хозяином, ведь по одному его желанию мог вновь умереть. Но я был плохим подчиненным. Во мне оставалась жалость. Возможно, даже человечность. Он приказывал убивать тех, кто не был ни в чем невиновен, а я не мог. За что и заплатил своим глазом. Позднее, ради эксперимента, он вставил мне новый. Глаз, что мог видеть скрытое. Не могу сказать, что это было наградой, ведь сотню лет меня терзали жуткие боли, а потом…Он поручил мне новое задание. Сказал, что если я справлюсь, то он вернет мне дракона, оживит и его…Найти новую Сильву. Желание столь же безумное, сколько душераздирающее. Лич тоже страдал, но это делало его лишь безжалостнее.
Я затесался к Родрешу. Подстроил все так, что тот оказался мне должен, и, отсидев в тюрьме, увидел своим глазом ауру, что напоминала Сильву. Тогда я и выбрал в качестве награды учебу в Академии. Так я нашел тебя.
Немного помолчав, Торвальд продолжил:
— Ты не Сильва. Ты не её воплощение. Но ты её потомок. Со стороны отца. Поэтому твоя аура и напоминает её. Поэтому он так отчаянно хватается за тебя. Поэтому мне одновременно жаль и его, и тебя. Ведь он не виноват в том, кем стал. Воскресившая его мать, лишь обрекла сына на вечные страдания. И он их несет. Убийца или жертва? Странно, когда в одном человеке умещаются обе роли.
— Так значит, это ты…привел меня к нему…
— Я оттягивал этот момент до последнего. Говорил, что не нашел, что Сильва в Академии, но неизвестно точно где, но…Разве его обманешь? А я уже не мог привести тебя к нему и оставить…
— Почему? Тебе же было бы так проще…
— Сначала мне было тебя жаль, слишком жестоко было обрекать простого человека на подобную судьбу. Затем я привязался к тебе, как твой напарник. А затем…полюбил.
Улыбнувшись на мой ошарашенный взгляд, Торвальд поднялся на ноги. Я попыталась сказать что-либо, но не успела — дракон медленно направился вместе с мертвецами в ту сторону, куда ушел Зэран.
Я перевернулась на живот. Больная нога вывернулась еще больше, но боли не было. А он уходил. И я лишь смотрела на его широкую удаляющуюся спину не в силах встать. Судьба поставила меня в ситуацию, оказаться в которой и врагу не пожелаешь. Зэран — беспринципный убийца, жаждущий очистить мир, чтобы жить в нем с единственным дорогим ему человеком. Его существование — жертва материнской любви. Куда бы он ни шел, ему нет места в этом мире. Ведь по закону жизни — то, что уже мертво, не может существовать. Торвальда же воскресили сразу, как только он закрыл глаза. Наверное, именно поэтому мир не отвергает его, но он зависит от Лича. Он выполняет приказы потому, что хочет жить. Потому, что Зэран дал ему шанс отомстить. Но после награды, он несет тяжелое бремя, как и сам Лич. Они оба заслуживают порицания, и оба заслуживают сочувствия. Оба заслуживают жить, но оба жить не должны.
Что я могу сделать? Лежа здесь без сил со сломанной ногой, я лишь с ужасом понимаю, что через считанные минуты я больше не увижу ни Торвальда, ни Линну, ни братьев и сестер, ни родителей…Никого. Не будет никого, кроме нас с Зэраном. И это разрывает сердце на части. Никто не должен умирать! Умрет один, но дорогой человек, или умрут все остальные? Как бы поступила на месте Лича я… Слишком жестокий выбор для сердобольного человека.