Когда «Песня о камнях» — народная песня — вырывается из ее горла, господин Ли, по прозвищу «Всезнайка», до этого сидевший на полу и раскачивавшийся в такт ритму, вдруг вскочил и, повесив барабан на живот, начал плясать. Видимо он решил соблазнить ее через танец. Его мастерство в танце с барабаном, пожалуй, не уступало искусству кисэн-танцовщиц Буёнгака. Судя по тому, как мелодия песни и танец хорошо гармонировали, видно, что эта гармония возникла не за одну и не за две встречи. «Интересно, — неприятно мелькнуло у меня в голове, — они за моей спиной занимались только пением и танцем или еще кое-чем?» Господин Ли широко улыбался от удовольствия. Возбудившись, он игриво и томно поигрывал плечами, то пожимая их, то разворачивая, то приподнимая, то опуская…
Я отвернулся от них. Когда ты бросаешь деньги кисэнам, они без колебаний раскрывают куртки и, притворившись, будто умирают от любви, бросаются тебе в объятия. В такие минуты кажется, что в этом мире больше нечего желать, но подождите немного, и они, эти шлюхи, начнут бросаться на тебя, чтобы не только захватить твой пучок волос на голове, но и покорить тебя. Создавая иллюзию того, что весь этот мир — твой, они сначала выманят деньги, а затем вынут понемногу из тебя любовь, словно процент из банковского счета.
Кибан — мир, где всегда царствовали женщины. Что касалось мужчины, то он здесь мог стать всего лишь одноразовой зажигалкой. Они заставляют его работать, как вола, а потом, когда его уже нельзя использовать, продают в мясной магазин, предварительно порезав на части. Если бы они делали только это, то я не стал бы даже говорить об этом. Это до того грязные существа, что могут купить твое же проданное мясо и сварить из него острый мясной суп. После этого, засучив рукава, они могут, дегустируя, ворчать недовольно по поводу того, что мясо жилистое. Вот такие они, эти ужасные шлюхи. Я хорошо знал это, потому что сам испытал на своей шкуре. Да, я хорошо знаю их! Что та, что другая, все они одинаковы, одним словом — шлюхи!
«Я должен терпеть, — бормотал я вне себя от ярости, гнева, ненависти и обиды на мадам О. — Я должен терпеть до конца, чтобы выиграть в последней партии, даже если они заставят меня сойти с ума на глазах у этой шлюхи и ее партнера».
— Ты что, со стула упал, говоришь такие несуразные вещи, — крикнула Табакне, непонятно как оказавшаяся рядом со мной.
Я пришел в себя только после того, как она вылила на меня ушат холодной водой. Не обращая на это внимания, зарычав, как лев, я одним прыжком подпрыгнул на деревянный пол и, схватив за шиворот господина Ли, обращаясь к мадам О, закричал: «Говори, это он, это та гадина? Это тот подлец, который стал отцом твоего ребенка?» Она, отрицательно качая головой, ответила: «Я не знаю, о чем вы говорите». Не сдержав гнева, тряся перед ней копией сертификата, я так сильно орал на нее, спрашивая о том, кто такой О Ён Чжун, что, казалось, Буёнгак улетит от моего крика. Я был вне себя и по глупости показал свой главный козырь.
— Какая же ты все-таки бессовестная сволочь! Ты что, думал, что я до сих пор прожила без всякой страховки от опасностей? Ты что, считал, что этот дом так легко перейдет в твои руки? О небеса, какой же ты все-таки подлец! Я не раз встречала таких негодяев, как ты. Такими полон этот мир! Если мадам О, словно слепая, все время принимала проходимцев, похожих на тебя, то что касается меня, если ты говорил «а», я понимала недосказанное «б». Так что, вот тебе кукиш, не видать тебе Буёнгака как своих ушей, понял! — злорадно кричала Табакне, трясясь от ненависти.
На мгновенье мне показалось, что ее впалые глаза вышли из орбит. У меня горели щеки, словно я получил сильную пощечину. Я всегда думал, что в мастерстве притворяться мне нет равных, но оказалось, что это не так. «Тот, кто изо всех сил бежит по земле, не может увидеть тех, кто летит над его головой», — вспомнилась мне вдруг поговорка. Сказав мне, чтобы я раскрыл глаза, она, выхватив листок сертификата, стала размахивать им перед моим лицом. Буёнгак, который, как казалось мне, сам катился мне в руки, не смог преодолеть каменный мост, выстроенный ею. Я вдруг вспомнил, что даже в детской игре, суть которой состояла в том, чтобы сделать укол в ягодицы противника, если ее крепко держишь, надо было без всякого сожаления вколоть в нее глубоко заостренный конец палки. Но моя слабая душа, которая не могла идти до победного конца, — моя ахиллесова пята. Вершина, которая была моей целью, находилась прямо перед носом, но я испортил дело из-за своей наивности. Сильно задыхаясь, я еле-еле взошел на нее, и вот, несмотря на то, что стоял на ней, мне приходилось отступать, как побитому щенку.