Сколько сил и времени я вложил в это дело, и как мне теперь компенсировать все это? Я альфонс третьего класса! Сколько раз повторял мой наставник, что для альфонса испортить дело из-за любви — это более страшный позор, чем позор женщины, рожающей на обочине. Я не смог даже приблизиться к уровню наставника, что мне теперь делать с моей убитой горем душой? Но я вспомнил, что он также говорил, что в тот момент, когда альфонс понимает, что он на уровне третьего класса, он уже не альфонс третьего класса. Я решил, что до тех пор, пока Буёнгак не станет моим, мне придется приложить еще больше усилий. Мы еще посмотрим, кто кого. Для меня это, возможно, последний шанс в этой жизни, так неужели я смиренно откажусь от него?
Любовь управляющего
В переулок, где плотно, почти касаясь друг друга, стояли магазины, продававшие традиционную национальную одежду ханбок, урча мотором, въезжал микроавтобус, на боку которого отчетливо был нарисован логотип Буёнгака. Хозяйка магазина «Наммун», работавшего 24 часа в сутки, которая лениво стояла на углу, попивая кофе с молоком, увидев его, быстрыми шагами пересекла переулок. Ржавые ставни, громыхая, стали подниматься вверх. В соседнем магазине «Мёнсин», где также продавали национальные костюмы, тоже быстро начали открывать двери. «Улица кибанов», названная так жителями города Кусана, просыпалась во время заезда микроавтобуса в узкий и длинный переулок.
В это время, издалека, словно из сказочного нефритового моря Окку, прилетел морской ветер. Его называли морским бризом, но он был всего лишь ветром, приносившим с моря едва уловимый солоноватый запах морских рыб, вызывавший сильный аппетит. Примерно в 10 часов утра, очень недолго, можно было смутно ощущать запах моря. Но он почти сразу исчезал из-за неприятного запаха, постоянно идущего из-под земли от сточных вод канализации, текущих от заводов.
Водитель Пак, выйдя из микроавтобуса и прислонившись к нему, прищурил глаза и не спеша разглядывал улицу, где находились кибаны. Когда он стоял, повернув голову, глядя на искривленный вход переулка, похожий на букву «г», то на мгновенье показалось солнце, до этого скрытое облаками, и осветило его. Вне всякого сомнения, он был пожилым человеком. На вид ему было лет 55. Когда человек разменивает шестой десяток, то он стареет иначе, чем в тридцать или сорок лет — намного быстрее. И хотя было видно, что он отказался от всех сомнений, связанных с прошедшими сокровенными, тайными желаниями, тем не менее он не выглядел открытым и беззащитным человеком. Его вид говорил, что он не тот, кто безропотно принимал все, что давала жизнь. У него было сильное волевое лицо.
Проходя через треугольный входа, проложенный в заборе из камней, скрепленных между собой цементом, он мельком посмотрел поверх него. Несмотря на то, что прошло много времени с тех пор, как сняли пришедшие в негодность двери, люди, посещающие Буёнгак, по старой привычке называли вход большими внешними воротами. Фонарь из красного шелка, горящий перед воротами, указывал, что кибан работает. Выключив его переключателем, прикрепленным на столбе, Пак вошел во двор через внутренние ворота.
Ежедневно с наступлением утра он следовал давно установленному порядку: относил на кухню продукты, купленные им на утреннем рынке, и клал их на широкую деревянную скамейку. Если он видел, что в котлах кипели супы или бульоны, которые надо долго уваривать, то тихо следил за их варкой, стараясь не разбудить кухарок, крепко спавших утренним сном. Затем, положив шесть-семь чашек меда в одну большую миску, разводил его в воде в золотом соотношении, которое знал только он. Это была работа, которую он выполнял каждый день на протяжении двадцати лет.
— Это действительно удивительное дело, — каждый раз говорила Табакне, пробуя приготовленную им медовую воду. — Почему только тогда, когда размешивала его толстая и корявая рука, получается вода, которая освежает, не слишком сладкая и не слишком пресная? Интересно, что за чудесная смесь? И как это у него получается? Чудеса, да и только.