Он подумал, что если бы внутри той удивительной картины удалось поместить его жизнь, то она, вероятно, подкинула бы его в совершенно неизвестное место. Если бы в тот день солоноватый запах моря не терзал его пустой желудок, то его жизнь наверняка не изменилась бы. Если бы тогда он доверил сбор денег в Кунсане мистеру Киму из отдела продаж, то она, вероятно, пошла бы по другому пути. Невозможно сказать — какой путь был бы правильным, пока он не проживет жизнь. Однако он понимал, что даже если бы он прожил другую жизнь, то сравнить эти две жизни было бы непросто, в отличие от белых и черных шашек на шахматной доске.
В его памяти всплыл тот день…
Когда линии, похожие на нити сгорания, облепившие электрическую лампочку, мерцая перед глазами, собравшись в рой, начали сверкать, испуская свет, он понял, что у него симптомы малокровия. Вчера вечером вместо ужина он выпил сочжу, а утренний завтрак пропустил, поэтому сейчас чувствовал сильный голод. Было раннее утро, до обеда было далеко, а рестораны, стоящие вдоль дороги, пока еще не открыли двери. С урчащим от голода пустым желудком, поглощенный вопросом, где бы поесть, он вошел в этот узкий и искривленный переулок, называемый «улицей кибанов». Он думал вернуться обратно в Сеул сразу после того, как поест суп хэчжангук и обойдет клиентов в Кунсане, но, сколько бы он ни шел, не было видно ресторана, где можно было поесть.
Это был странный переулок, в котором на всю его длину растянулись неприветливые магазины, продававшие национальные костюмы ханбок. В нем, по-прежнему сохранившем вид 60-х годов, куда Пак словно на мгновенье перенесся на машине времени, кружилась расслабленная тишина. Не было видно ни одной пробегающей собаки или кошки. Когда он повернулся, решив выйти из переулка, неизвестно откуда нахлынул солоноватый запах из топей со стороны моря, запах рыбы, и стал терзать его пустой желудок. Внезапно у него закружилась голова и подкосились ноги, он сел под забором, тянувшимся вдоль улицы.
Интересно, самое первое, что он увидел, была текома крупнолистковая, раскинувшаяся поверх забора и свисающая с нее? Или самым первым было то, что его стошнило от желто-красного цвета упавшей под ноги текомы со спутанными ветвями? Или самым первым был услышанный грудной голос, одновременно похожий на звук трескающегося льда в реке, на шум прилетевших птиц, которые терлись шеями друг о друга, на шум перекатывающихся под ветром холмов бескрайней пустыни? С некоторым сожалением он подумал, что уже не помнит, что было самым первым. Он помнил лишь слова «Охо, охоя, о-о-хоя» из песни «Кривые слезы», когда входил в тот дом. И еще он помнил, как, пройдя внешние, а затем внутренние ворота, поднимался по высоким ступеням…
Точно так же, как сейчас, тогда ноги играли в воздухе — он не чувствовал земли. Потому что от голода у него тогда, кажется, были галлюцинации и головокружение. Он вспомнил, как кто-то говорил, что когда куришь марихуану или коноплю, то испытываешь примерно такие ощущения. По мере того, как он входил в дом, следуя за тем грудным голосом, он понемногу стихал. Другой громкий голос, который звучал так, что, казалось, мог разрушить крепкий забор, по мере того, как он входил внутрь дома, тоже стихал и в конце концов стал неясным. Несмотря на это, было непонятно, почему тот грудной голос все время звучал в ушах и не исчезал. Он постоянно звенел в ушах. Конечно, он был не в себе, потому что ему казалось, что это звенели те светящиеся нити электрической лампы, которые он видел раньше, летавшие перед его глазами, что это их звенящий звук то усиливался, то уменьшался. Он до сих пор не знает, почему именно в тот день кухарки Буёнгака, обычно завтракавшие на кухне, вышли из нее и ели, сидя на деревянном полу, за обеденным столиком.
— Надо поставить на стол еще одну ложку и палочки! — чей-то громкий и сильный голос крикнул в сторону кухни, увидев его, поднимающегося, шатаясь, по лестнице.
О том, что голос принадлежал Табакне, он узнал позже. Он молча, словно вернулся домой после длительного отсутствия, поднялся на деревянный пол и сел за обеденный столик. «Даже если я съем все, — подумал он, — они не обидятся». Не обращая внимания на то, что все смотрели на него с ошеломленными лицами, он с аппетитом, сильно потея, съел суп из капусты с ранними овощами, выращенными в начале зимы, громко стуча и скребя ложкой по дну чашки. Сейчас он не помнил, что за закуску он съел в тот день, какой был у нее вкус, но до сих пор он ясно помнил красный суп из капусты с ранними овощами.