— Да, — перебив его, не унимаясь, продолжала бушевать Табакне, — в лучшем случае мы жили, продавая спиртные напитки, но мы чище в сто раз, чем такие, как ты.
«Почему я тогда не выступил в защиту мадам О? — подумал я про себя. — Я и раньше видел такие драки с ее участием и знал, что они быстро заканчивались. В таких случаях мне оставалось только смотреть на ее льющиеся слезы, не имея возможности вытереть их. Если взглянуть правде в глаза, то слезы, текущие из глаз кисэн, никто не может вытереть. Высохнет она или увянет, никто не имеет права вмешаться в их судьбу. Знает ли кто-нибудь, что остается в конце концов с кисэн? Деньги? Слава? Любовь? Нет, конечно. С ней остается пьянство, привычка к курению, следы от уколов шприцев, а также носовой платок, в складках которого, наверное, лежат красиво сложенные шевелящиеся воспоминания… Вот и все, что остается в ее жизни».
Не смея выдать свои настоящие чувства, я стоял и, не в силах пошевелиться, лишь с жалостью смотрел на нее…
В это время мисс Мин наконец привела себя в порядок и, закончив прихорашиваться и выключив свет, вышла. Легкой, почти летящей походкой обойдя отдельный домик, она вошла во двор главного дома. Затем быстро, словно пожарник, спешивший на пожар, развевая шелковый подол юбки, приподняв ее, чтобы не испачкать в грязи, стала пересекать двор. Капли моросящего дождя, ударив по ее спине, не проникая сквозь ткань, кувыркаясь, скатились вниз. Она легко вбежала на деревянный пол главного дома. Ее вид, отраженный в стеклах двери на деревянном полу, был решительным и серьезным. Когда она вошла в комнату, то все: и мужчина, махавший руками, и кисэны, сгрудившиеся перед дверью, — с почтением расступились перед ней. Однако несмотря на то, что с ее появлением драка почти прекратилась, не было видно, чтобы ярость Табакне прошла. Несмотря на ее появление, она продолжала громко кричать:
— Да, мы продаем свои тела, но душу — нет! Пока такие, как ты, ублюдок, сидели в публичных домах и болтали, раскрыв свои вонючие пасти, говоря, что служат стране, мы делали это на самом деле. Не знаю, откуда принесло такую сволочь, как ты, но если у тебя есть уши, ты тоже, наверное, слышал об этом. Спустя всего пять дней после начала Первомартовского движения за независимость в Сеуле, 6 марта в Кунсане тоже началось массовое движение за освобождение страны. Знаешь ли ты, недоносок, что, когда обнаружилось, что в маленькой комнатушке общежития школы «Ёнмён» печатали большим тиражом Декларацию независимости и национальные флаг Кореи, все зачинщики были схвачены, а оставшиеся печатные материалы были спрятаны в Буёнгаке? Хотя нет, в то время тот кибан называли не Буёнгак, а Чжанчхунок. Несмотря на то, что японские полицейские, относившиеся к нему с подозрением, обыскали угол за углом, они так и не нашли ничего. Знаешь ли, ты, паршивец, где в Чжанчхуноке были спрятаны напечатанные Декларации независимости и национальные флаги Кореи? Кисэны прикрепили их к животам и обвязали бандажом, словно беременные женщины. Тогда 6 марта в Кунсане был рыночный день. Граждане, пришедшие на рынок, получив Декларации независимости и национальные флаги, вытащенные из-под пояса кисэн, размахивая ими, начали движение за независимость. Ты хоть знаешь это?! Я лично была свидетельницей этих событий, ты, ничтожество! А где был в это время твой отец? Что он делал, я тебя спрашиваю? — по-прежнему кричала она, но было видно, что уже успокоилась.
Я много раз слышал этот рассказ и понимал, что жизнь — странная штука, подобная калейдоскопу. Например, разве не странно то, что в мире, где, не боясь никого, открыто хозяйничали предатели родины, изображая из себя «патриотов», а кисэны, люди самого низкого положения в обществе, у которых был уничтожен материнский инстинкт, прятали Декларацию независимости и национальные флаги на животе, и это подняло много мужчин. Какую же радость они испытывали тогда, ведь своими животами они поднимали страну.
Мисс Мин, которая только что прошла сюда, была представительницей последнего поколения кисэн Буёнгака. Обладая природным благородством, элегантностью, и не только ими, она была достойна называться кисэн. Когда я смотрел на нее, мне казалось, что вижу мадам О в молодости. Говорили, что если та кем-то увлекалась, то должно было пройти семь дней и ночей, прежде чем ее страсть остывала. Она была такой женщиной, которая могла отдать все, что у нее было, но это вовсе не означало, что все кисэны были таковы. Были и умные кисэны, вроде мисс Мин, которые знали, когда надо укрыть тело, а когда обнажить его. Табакне любила таких кисэн, она всегда хорошо разбиралась и точно знала, когда поднимутся акции той или иной кисэн.