— Зачем ты опять пришла? — увидев ее, спросила наставница нарочито раздраженным, но лишенным силы голосом.
— Наставница…
— Что? — резко оборвала наставница, в душе довольная тем, что та пришла.
— Наставница…
— Ты все двери закрыла?
— Да.
— Проклятая девка, — сказала наставница голосом, в котором слышалось не то осуждение, не то жалость, не то восхищение…
Она, словно в бреду, все время повторяла эти слова. Иногда, когда мадам О предлагала послушать пхансори, которые выучила, усердно тренируясь, то та, услышав несколько частей, говорила: «Хватит», и устало отворачивалась. Спустя некоторое время, повернувшись, приоткрыв светлые, как яшмы, глаза, говорила: «А ты, девка, ничего. Длинные руки-ноги, мышцы сложены хорошо, как у зебры, лицо расцвело, словно цветок сливы», и делала замечания, совершенно не относившиеся к разговору.
По установленному между ними порядку мадам О, наполнив бочку теплой водой, мыла ее и возвращалась обратно к себе в задний домик, потому что она никогда не разрешала ей переночевать у себя.
— Наставница, — сказала она, поглядывая через окно, — смотрите, цветок… цветок опадает.
За дверью бани, из которой, клубясь, вырывался пар, тихо увядала магнолия. Под теплым весенним солнцем в старом саду кибана повсюду бессильно опадали белые магнолии. Мадам О постоянно протирала мутно запотевающее окно мочалкой, которой терла тело наставницы. В какой-то момент у нее вдруг возникло ощущение, что в пустой, наполненной пылью груди наставницы стали падать капли дождя. Ей показалось, что на кончике носа пахнуло пылью, которая, внезапно испугавшись капель дождя, прилетела из ее груди.
— Ты что, с ума сошла! — неожиданно сказала наставница, повернув к ней лицо. — То, что опадает, — не цветок. Только тот цветок можно назвать цветком, который знает, когда ему опадать.
Поддерживая под локоть, мадам О осторожно погрузила ее в красную резиновую бочку и вымыла теплой водой ее тело, от которого, казалось, остались лишь кожа да кости. Возможно, оттого, что в ее теле не было жира, каждый раз, когда она двигалась, слышались звуки, как будто выпадали суставы. Когда мадам О подумала, что во время следующего посещения сварит наставнице суп из говяжьих костей, то она, выставив руку из бочки, стукнула по нижней части живота и недовольно сказала:
— Появилась мягкость. Вижу, ты небрежно тренируешься.
Иногда она тихо и нежно гладила ей спину своей тощей рукой. Поглаживание спины было для нее единственным способом выразить свою любовь.
— Помни, — сказала она, — нельзя сгибать спину. — Спина — самая важная часть тела, она поддерживает голос. Что касается голоса, то помни, что он заканчивается в спине. Постарайся выработать привычку держать спину прямо.
Это был последний ее совет и последняя их встреча. Наставница всегда восхищалась ее голосом и беспокоилась, что она забудет об обязанностях кисэн. Хотя в слове «певица-кисэн» вначале подразумевается голос, в реальной жизни «кисэн» стоит впереди, а что касалось голоса, то он на втором месте. Все имели это в виду, даже тогда, когда делали акцент на слове «певица».
Перекрывая своим голосом весь звуковой диапазон, мадам О до самого конца оставалась непревзойденной певицей, но в конце концов потеряла высокие звуки. Слова наставницы о том, что высокие или низкие звуки — по сути, части единого, были правильными. Что бы там ни говорили, а старая лошадь всегда знает дорогу.
— Бессовестный негодяй, — скрипела зубами Табакне, сверкая глазами.
«Я должна была сразу, с того самого момента, как он, с глазами дикой кошки, начал ходить в Буёнгак, словно в свою нору в траве, распознать его гадкое нутро, — подумала она, с досадой на себя. — Как подумаю о том, что я сама, старая дура, своими руками дала приют этому подлецу, чтобы он обогрелся домашним теплом и выманил все деньги у мадам О, даже залог за аренду квартиры, то мне кажется, что я сама отрубила себе ногу. Как я могла не догадаться, что он негодяй?! Я ведь простодушно думала: „Человек все-таки“, не зная, что он такая сволочь. Я должна была раз и навсегда отрезать от нее этого негодяя Ким сачжана еще в тот момент, когда она, не успев его увидеть, начала изображать из себя заболевшую ангиной кошку и ликовать. Дура я, старая дура, — продолжала ругать себя Табакне. — Но главной проблемой было то, что мадам О, подобно кальмару, у которого вытащили пять органов — сердце, печень, селезенку, легкие и почку, утомившись от него, на словах выражая отвращение и прогоняя его, тут же прощала его, стоило тому затянуть свою любовную песню. Колючку, застрявшую в горле, надо вовремя удалять», — думала про себя Табакне, жалея о том, что в свое время не разглядела этого альфонса.