— Да, все готово, — ответила Кимчхондэк.
На керамической миске, принесенной толстушкой, лежали аккуратно тонко нарезанные куски жареной говядины. «Когда она так успела вырасти? — с удивлением подумала Табакне про себя. — Когда успела так набить руку?» Толстушка сделала салат из съедобных трав синсончхо и латука; слегка разбросанные сверху толченые кедровые орешки лежали рядом с мясом. Когда она палочками перевернула мясо, лицо толстушки побледнело. Она сразу поняла, что та очень старалась, готовя это блюдо.
«Как она, нарезав мясо такими тонкими слоями, сумела сохранить рисунок его ткани, — пронеслось в голове, — найти гармонию жесткого синсончхо и нежного латука, с такой глупой и медленно думающей головой?» Табакне заметила, что, когда она, оставив мясо в сторону, начала пробовать по одному листику латука и траву синсончхо, лицо Кимчхондэк стало более напряженным, чем у толстушки. «Почему она так напряжена? — подумала она, заметив это. — Ведь независимо от того, понравится мне салат или нет, она может потерять помощницу, которую заставляла работать на побегушках. Ну что ж, давай посмотрим, что она сделала. Соли, уксуса, чеснока в салате сколько надо, и листики плотно прилипают к языку. Если сказать на диалекте провинции Чолладо, — в ней есть кэми — пикантный вкус. Хм, недурно, — отметила она про себя. — Прежде всего из-за того толченого перца, что бросают в последний момент. Каждый раз, когда жуешь салат, он приятно освежал десны».
— Ты здесь не ошиблась? — как всегда нарочито грубо спросила Табакне, в душе хваля ее.
— Что? — испуганно спросила толстушка, моргая глазами.
— Я спрашиваю, не сделала ли ты правильно из-за случайной ошибки?
— Что, не вкусно? — все с тем же испуганным видом, не понимая ее вопроса, спросила толстушка. От сильного волнения она не поняла, что ее хвалят.
— Такое и похвалить можно, — как всегда, проворчала Табакне, довольная в душе ее мастерством, но внешне ничем не проявляя своего чувства.
Толстушка же, не поняв ее и считая слова саркастической насмешкой, обиженно надула губы.
«Простодушная девка, которая не могла правильно приготовить даже небольшое, с дырку носа, блюдо, — пронеслось в голове Табакне. — Когда так успела вырасти? Да, похоже, не зря она кашу ест. Раз она может гак готовить салат, то другие блюда, наверное, не стоит пробовать — зачем тянуть время. Если даже сегодня перевести в среднюю кухарку, не прогадаю». Она понимала, что однажды, когда толстушка выйдет на такой уровень, то, вероятно, в тот же день она соберет вещи и уйдет в другой кибан работать средней кухаркой. Она уже достаточно проработала на подхвате. Теперь, когда ее искусство приготовления блюд достигло такого уровня, вряд ли она захочет оставаться помощницей у Кимчхондэк. «Сколько же времени мы работали вместе с ней? — задумалась она на мгновенье. — Хотя у нее немного дурной характер, она сильная и умеет держать рот на замке». Каждый раз, когда она смотрела на толстушку, та выглядела сильной. «Хорошо бы вместе с вещами в узелке отдать ей и то время, которое мы вместе работали», — с грустью подумала она. Конечно, они жили отчужденно, но как подумаешь, что на самом деле придется с ней расстаться, грудь сжимается. Табакне подумала, что если бы знала, что придется ее отпускать, то лучше относилась бы к ней. «Если бы она не надувала губы, — пронеслось в голове, — выпятив их вперед, я бы, возможно, не вела себя столь отвратительно. Мне жаль, что я грубо обращалась с ней, но моя ли вина в том, что я родилась с таким тяжелым и неуживчивым характером?»
Ее впалые глаза были не такими, как всегда — острыми ледяными иглами. Они выглядели так, словно медленно таяли и теплели. «Что с ней случилось? — подумала Кимчхондэк, глядя на нее. — Это, наверное, от старости». Она испуганно смотрела на Табакне.
В жизни мадам О был один человек, которого, по его словам, выворачивало наизнанку, когда он долго слушал пхансори. Он сказал, что занимается административной работой в каком-то частном учебном фонде в городе Кванчжу. Пришедший с ним мужчина — ценитель пхансори носил очки и, судя по их разговорам, был родственником учредителя этого фонда. Мужчина, которого тошнило от пхансори, стал делать мелкие замечания и испортил ей настроение.
Это было время, когда ее голос приобрел наибольшую красоту. По утрам она полоскала горло соленой водой, до самого основания языка, а по вечерам спала, обмотав его шелковым платком. Когда утром у поющего человека открывается голос, вслед за ним улучшается настроение, чувствуется легкость и свежесть в теле. Даже если ты напился вчера, оно просыпается без труда.