— Ясное дело, дождемся. Я про это Нечипуренко и говорю, — вновь вернулся к своей мысли Вернигора. — Ему еще богато зароблять придется, чтобы домой не в задних повернуться!
— Не больше, чем тебе!.. Я кое-что заработал еще и в прошлом году.
— Да то, що ты тогда заробыв, то в лесу осталось, — недвусмысленно намекнул Вернигора на то, что Нечипуренко во время окружения вынужден был зарыть документы.
— Я как-нибудь еще тогда старшиной батареи был.
— Э-э! — Вернигора выразительно посмотрел на солдатские погоны товарища и махнул рукой.
— Вот тебе и э-э… Подожди, копии документов давно запрошены.
Может быть, и еще бы продолжалось это незлое препирательство, но его прервал раздавшийся с левого крыла окопа громкий зов:
— Скворцов!
— Я! — откликнулся Андрей Аркадьевич.
К сидевшим торопливо подошел Петр Шкодин, тоже боец первого взвода, но выполнявший в эти дни обязанности связного у командира роты.
— Скворцов, молнией к комбату!
— Да какой же он тебе Скворцов? — изумился Вернигора, глянув на мальчишеское, покрасневшее от быстрой ходьбы лицо Пети.
— А кто же он мне?
— Папаша, Андрей Аркадьевич, вот кто, а ты — Скворцов… да еще — молнией!..
— Это уж, извините, товарищ гвардии сержант, действую и обращаюсь точно по уставу.
Не только эта, с пылкой строптивостью произнесенная реплика, а и весь вид Пети как бы говорил: нет, меня с толку никому не сбить, и не пытайтесь, свое дело знаю.
Что из того, что мне всего восемнадцать лет! А у кого другого так начищена и так горит пряжка ремня, как у меня? У кого еще так точно, по-уставному, подшит отутюженный, сверкающий белизной подворотничок? На ком еще так ловко заправлена и так молодецки сидит шинель, хотя и выдал ее старшина — ну и несочувственный человек! — из числа обмундирования, бывшего в употреблении?
— Ну, смотрите, яке ж маленьке, а петушится, — с прежним изумлением проговорил Вернигора.
Шкодин метнул на него потемневший, гневный взгляд и вновь повторил еще официальнее:
— Гвардии красноармеец Скворцов, вас ждет командир батальона.
— Да иду, иду, Петро.
Поднялся, окончив есть, и Болтушкин, за ним остальные. Кто-то, или Скворцов, или Нечипуренко — оба они были одинаково высокого роста, — потягиваясь, чтобы размяться, очевидно, приподнял голову над бруствером окопа. Взвизгнули пули, одна, другая, третья… послышалась короткая пулеметная очередь, и мелкие комья мерзлой земли взметнулись над бруствером.
— Ишь, сволочи, так и норовят какую-нибудь пакость сделать, — выругался Скворцов.
— Да это ж они похоронный салют по своей шестой армии отдают.
— Ага, смотри, чтоб тоби цим салютом голову не зацепило… а то как раз на жнива попадешь, — проговорил Вернигора в ответ на эту чрезмерно восхищенную реплику Нечипуренко и вразвалку направился к своей нише.
Вслед за разрозненными ружейными выстрелами послышался глуховатый орудийный залп, и снаряды, словно мощным компрессором нагнетая и уплотняя воздух, зашумели над головами и разорвались чуть позади окопов.
Гитлеровцы после многодневного бездеятельного перерыва сегодня решили вновь попытаться сбить клин, которым участок батальона выдвигался на плацдарме. Второй залп, третий…
Вырвавшись из сотни стволов, сталь и тротил забуйствовали на прибрежной полосе, сметая проволочные заграждения, вызывая при близких разрывах ощущение тошноты и удушья. Каждый снаряд бил по земле, будто по живому, и она, зыбкая, еще не успевшая промерзнуть, откликалась взъяренным, глубинным гулом.
Понимая, что вот-вот гитлеровцы поднимутся в атаку, и Скворцов, вызванный к комбату, и Исхаков, собравшийся в обогревалку, и Шкодин теперь остались в окопах. В трех шагах от Исхакова втиснулся в нишу Злобин. Он что-то крикнул Исхакову, но разорвавшийся неподалеку снаряд заглушил восклицание, и лишь по движению губ Злобина, по его усмешке красноармеец догадался: вот, мол, теперь обогреешься!
Гитлеровцы выскочили из своих окопов, подбадривая себя покрикиванием, бесприцельными выстрелами на ходу. На флангах заговорили вражеские пулеметы. Их густые очереди мешали красноармейцам поднять голову над бруствером и вести огонь. Но за три месяца пребывания на плацдарме все они уже обжили свои места, приноровились к каждой не заметенной снегом былинке, к каждой кочке и камешку впереди себя. Вернигора, что ни вечер выползавший из окопа, чтобы расчистить от наметов снега свой сектор обстрела и поправить рогульки для ночной стрельбы, всматривался в подбегавших гитлеровцев, нетерпеливо ожидал команды открыть огонь. Грудинин тонкими почерневшими пальцами перебирал в нише выложенные из подсумков патроны, словно искал среди них самые ему нужные, неотразимые. Скворцов то с силой двигал плечами, то по-стариковски согревал дыханием озябшие руки, чтобы было ловчее работать затвором.