— Га-а-х! — тяжело выдохнул Скворцов и взметнул винтовку для второго удара…
Первая оборонительная полоса немцев была вскоре прорвана, бой уже перекидывался и за вторую.
По ранее ничейной земле теперь уже во весь рост шли раненые, посыльные, навстречу им двигался людской поток, в котором были хозяйственные и санитарные взводы, подводы с боепитанием, и какой-то ездовой-артиллерист отчаянно переругивался с другим ездовым-пехотинцем, неторопливо поправлявшим соскочившие с вальков постромки. До этого артиллерист чувствовал себя неплохо, едучи вслед за товарищем по проложенному им первому колесному следу. А тут на тебе — остановка. Не выдержал и, ругнувшись позабористей, хлестнул лошаденку, направил ее в сторону, по снежной, еще не разведанной миноискателями саперов целине, обогнал товарища, на миг почувствовал и себя героем.
С неба навис и как бы лег на плечи идущих низкий, басовитого тембра металлический гул. Шли наши штурмовики. Вначале они старательно подравнивались, словно бы желая порадовать своих четким, слаженным строем, но вот уже вдалеке развернулись веером, пошли к замеченным целям, и спустя три минуты окрест покатилась урчащая волна взрывов.
Уже сгущались по-зимнему ранние сумерки, когда Зимина в неизбежной толчее наступления разыскал связной и передал приказ остановиться, дать людям короткий отдых. К этому времени в прорыв уже входили подвижные соединения, и бой откатывался дальше и дальше на запад. Туда, на запад, к уже неразличимому горизонту, над которым рдели зарницы орудийных вспышек, мчались по дорогам батареи самоходок, гвардейские минометные установки, танки с десантом на броне. Автоматчики в дубленых полушубках и маскхалатах с уважением смотрели на рассеянных по изрытой окопами степи и теперь собиравшихся повзводно и поротно стрелков. Они, пехотинцы — и те, что продолжали идти, и те, что остались лежать, — уже свершили свое дело, свой большой зачин.
XI
Зимин собирал людей в просторном, очевидно штабном, блиндаже. Пока налицо была только половина взвода. Всех валила с ног усталость. И, однако, не она, не усталость, делала собравшихся в блиндаж бойцов в первые минуты молчаливыми, неразговорчивыми. Вот и перешагнули рубеж, о котором не раз думалось в эти дни, и каждому хотелось наедине разобраться в пережитом, перед глазами каждого стояло недавнее…
Четверть часа спустя в жестяной печке забилось пламя, блиндаж наполнился духовитым теплом, и словно оттаяла пасмурная молчаливость людей. Вновь ожило — уже в расспросах, в репликах, в восклицаниях — оставшееся позади напряжение боя.
— Сам видел… осколком его! — рассказывал, поводя жарким, тревожным взглядом, Исхаков о Бабаджяне. — Может, ранило, а?
Насмерть! — бросил Злобин. На его руке белел у запястья бинт, и Злобин то и дело сгибал и разгибал пальцы, проверяя, не отказывают ли они. — Бабаджяна насмерть. Меня медсестра перевязывала и говорила, что подбежала к нему, а он уже не дышит. Да, Василий, о тебе она спрашивала. — Злобин вскинул взгляд на Грудинина. — А что я ей мог тогда сказать? Жив, говорю, и, выходит, — не ошибся.
— А кто Павлова видел? — спросил Зимин, вспоминая, как Павлов выручил его у немецкой траншеи и сам свалился в окоп.
— Павлов ранен, товарищ старшина, — ответил Нечипуенко. — Мы когда с Кирьяновым пробегали по окопу, он просил хоть приподнять его, а то затопчут, говорит… Приподняли, оттащили в сторонку… В ногу его будто…
— А что с Букаевым, так и не знаю, — подхватил Петя Шкодин, которому больше других хотелось сейчас рассказывать и рассказывать. — Мы с ним все время вместе были. А неподалеку от вторых траншей он куда-то в сторону побежал. Я было хотел за ним, а тут смотрю, немецкий офицер из блиндажа выскочил, без шинели, без фуражки. Стал его нагонять. Он в меня хотел из пистолета, да промахнулся… Мне-то промахнуться уже нельзя, штыком докончил. Потом слышу, левее гранаты разорвались, кричу: Букаев, Букаев!..
— А он тут как тут, черт полосатый! — распахнул дверь и шумно ввалился в блиндаж Букаев. — Ты что, уж не хоронишь ли меня?
— Да нет, я рассказываю, как разбежались мы, я ведь звал, — растерянно проговорил Шкодин.
— Звал!.. На прогулке, что ли? За мной бы надо…
— Так офицера ж увидел… за офицером погнался.
— Подумаешь, невидаль какая! А я на пятерых фрицев наскочил… еле-еле отбился. Спасибо, Торопов помог.
Правда, самому ему не повезло. Ранило. Будто бы не тяжело. Еще шел… А ты говоришь — офицер, офицер!..