…Фаждеев в бою у переезда находился на правом крыле окопа, вторым от Скворцова, как бы замыкавшего траншею своей ячейкой. Левым соседом был Исхаков, ручной пулеметчик. При налете «юнкерсов» разрывы бомб густо окаймили эту часть окопов — вывороченная земля валом легла и впереди и сзади, но ни одна из бомб не причинила никому никакого вреда. Начался бой, и только лишь в первые его минуты Фаждеев испытал тягостное замешательство, тревожную смятенность. Взволновала мысль, а что если он в горячей схватке не разглядит или не услышит сигнала командира, а вдруг да он неправильно поймет его. Простит ли он, Фаждеев, себе это? Первый взвод всегда представлялся Фаждееву как нечто цельное, нераздельное, любая часть которого должна действовать в лад со всеми другими частями.
Но вот Широнин вскинул обе руки в стороны — дал команду открыть огонь. Фаждеев вначале чуть поспешно, даже как следует не прицелившись, нажал спусковой крючок. То ли его выстрелы, то ли выстрелы товарищей вырвали из цепи атакующих и бросили на снег несколько гитлеровцев. Еще очередь, еще! И ободренный, он уже чувствовал свою слитность с теми, кто был справа и слева от него, свою волю в единой воле всех. Словно бы рукой сияло замешательство и суетливость.
После первой неудачи гитлеровцы поднимались в новые атаки. Редели ряды обороняющихся. На глазах у Фаждеева погиб, выручая взвод, Скворцов. Теперь он, Фаждеев, был крайним на правом фланге, и все более расчетливыми и точными становились его выстрелы. Как косарь, идущий позади другого косаря, подбирает огрехи напарника, так Фаждеев то одиночным выстрелом, то короткой очередью автомата завершал то, что пропускал пулеметчик Исхаков, увлеченный широким размахом своей свинцовой косы.
В начале шестой атаки близкий разрыв снаряда взметнул и обрушил на Фаждеева чуть ли не с воз земли. Присыпанный ею, едва не задохнулся под метровой толщины плитой, что придавила его плашмя ко дну траншеи. Но напружинился, с неимоверным трудом подобрал под себя колени и скинул пласт, винтом вывернулся наверх. Едва отдышался, кинул взгляд по сторонам. В первую минуту даже не понял, что же именно изменилось у переезда, а чувствовал: изменилось. Присмотрелся, отхлынула кровь от лица, стало оно землисто-серым. На месте метеостанции, откуда командовал Широнин, лежали развалины. Позади них в окопы первого отделения спрыгивали немцы. Слышались разрозненные выстрелы, разъяренные крики бойцов, завязавших рукопашную схватку. Фаждеев разглядел, как кто-то — кажется, Букаев — прикладом автомата сбил наземь наскочившего на него гитлеровца; разглядел в полыхнувшем дымке гранатного разрыва почерневшее, искаженное лицо Вернигоры.
Издали на окопы, уже предвкушая свою победу, набегала с улюлюканьем и криками вторая цепь гитлеровцев, с которой было бы невозможно совладать оставшимся бойцам. Пулемет Исхакова молчал. Не видно было и его самого.
Фаждеев не выпустил из рук автомата и будучи заваленным землей. Сейчас он первым делом инстинктивно потянул к себе рукоятку затвора. Исправно ли оружие? Однако затвор не дошел до переднего положения: «Засорилось!»
Фаждеев оглянулся и — как же он раньше этого не заметил! — увидел позади себя на пригорке отброшенный разрывом снаряда пулемет Исхакова. Красноармеец выскочил из окопа и, петляя меж воронками, побежал к пригорку.
Никогда еще так не страшила мысль о смерти, как в эти минуты. Вот-вот свалит его посланная вдогонку или просто шальная пуля. И кто тогда узнает, зачем он покинул окопы? «Трус… Предатель… Убежал даже без оружия, бросил оружие», — разве не вправе так подумать каждый, кто останется в живых. Да и главное — останется ли кто? Свистнула пуля. Не своя ли?
Упал у пригорка, подполз к пулемету, лихорадочно ощупал его. Диск стоял на месте. Ни на затворе, ни на стволе видимых повреждений как будто не было.
Цепь фашистских автоматчиков была уже в двух десятках метров от окопов, когда сбоку внезапно заговорил пулемет. Словно кегли, падение каждой из которых вызывает падение следующей, — с края и дальше, дальше по цепи, — стали валиться гитлеровцы. Кинжальный огонь, направляемый с пригорка, разил их в упор. И изломалась цепь, дрогнула, немногие оставшиеся побежали назад…
…Так была отбита шестая атака.
XXIX
Был на исходе четвертый час боя. Солнце подобралось в небе уже к той невидимой черточке, которая в этот мартовский день была для него пределом, и при набравших полную силу солнечных лучах отчетливее выступило у беспаловского переезда крутое месиво грязи, крови, снега, расстрелянных гильз.