На 10 июля был назначен созыв сейма, которому, как предполагалось, и предстояло решить вопрос престолонаследования по существу. В универсале о его созыве король писал: «В настоящее время, для нас нет ничего желаннее примирения с московским государем и соединения польской державы с московскою. Виленская комиссия может достаточно служить доказательством нашего расположения к этому. Мы созываем генеральный сейм всех чинов Королевства Польского, преимущественно с целью утверждения дружественной связи с народом московским и соединения обеих держав, дабы вечный мир, связь и союз непоколебимого единства образовался между поляками и москвитянами — двумя соседними народами, происходящими от одного источника славянской крови и мало различными между собою по вере, языку и нравам. Поручаю чинам королевства размышлять о средствах такого соединения, дабы народ московский, соединенный с польским, получил право старинной польской вольности и свободного избрания государей».
За подготовкой к сейму пристально наблюдали московские послы в Варшаве, рассчитывая, что после его решения уже не останется преград для заключения соответствующего договора. Со своей стороны и Выговский решил использовать созыв сейма для того, чтобы заранее обговорить с польским правительством условия, обеспечивавшие бы автономию Малороссии и позволявшие бы ей примкнуть в предполагаемой федерации двух держав на равноправной основе. С этой целью, как в прежние годы, до Переяславской рады в Варшаву для участия в работе сейма была направлена депутация казаков во главе с генеральным обозным Тимофеем Носачем.
По прибытию казацкой депутации в Варшаву поляки не препятствовали ей участвовать в заседаниях сейма, но этому категорически воспротивились московские послы, заявив, что ни в каких переговорах участвовать не станут, пока казацкие послы не будут удалены из сейма. Конечно, участие казацких представителей в работе сейма Речи Посполитой являлось серьезным нарушением условий Переяславского договора. Признавая данный факт, поляки вынуждены были удалить депутацию войска Запорожского из сейма и, чтобы она не мозолила глаза царским послам, ее разместили в предместье.
Об этом инциденте послы донесли в Москву. Почти одновременно им стало известно, что сейм не намерен решать вопрос об избрании царя на польский трон. Докладывая об этом царю, послы от себя присовокупили, что усматривают в этом влияние казацкой депутации.
Между тем, будучи допущен к королю, Тимофей Носач от имени Войска Запорожского смело и даже дерзко требовал, чтобы Польша, согласно данному обещанию, даровала корону Алексею Михайловичу, а права отдельного русского княжества, включающего в себя казацкие территории, обеспечила бы на будущее особым трактатом. Ему был дан благосклонный ответ, что для заключения такого договора к гетману будут присланы комиссары с соответствующими полномочиями. Депутаты сейма, быстро сориентировавшись в изменившейся ситуации, обнадеженные возможностью бескровного присоединения Малороссии к Польше, прервали свою работу под предлогом возникшей эпидемии. Московским же послам было объявлено о том, что в будущем должна быть созвана комиссии для того, чтобы обговорить на каких началах обе державы могут приступить к объединению. Царским послам, наконец, стало ясно, что поляки просто тянут время, а решать вопрос с избранием Алексея Михайловича польским королем, в обозримом будущем не намерены.
Следует отметить, что контакты между польским правительством и Выговским не прекращались на протяжении всего того времени, что он возглавлял гетманскую власть в Малороссии. Вначале, правда, гетман на все предложения о переходе в подданство короля отвечал отказом, хотя постоянно и сносился с Беневским через его агента грека Феодосия Томкевича, львовского мещанина, находившегося в Чигирине. Король даже прислал Выговскому поздравления по случаю избрания гетманом, на на них тот ответил сдержанно. Позднее в ответе на письмо гнезинского епископа Выговский подчеркнул: «по Божиему устроению, ни один из наших союзников не оказал такого благородства, как царь московский, не лишающий нас милости».
Однако постепенно характер отношения гетмана к предложению польских эмиссаров менялся. Надо сказать, что и они времени даром не тратили, рассылая по всей Малороссии воззвания к казакам и пугая старшину разными опасностями, грозящими из Москвы. Постепенно, чем напряженнее становились отношения гетмана с Москвой, тем прочнее крепли его связи с поляками. Видимо, уже к середине июня у Выговского созрело твердое намерение выйти из московского подданства. Отправляя депутацию Носача для участия в работе сейма, гетман одновременно послал Павла Тетерю, самого ревностного приверженца поляков в Корец к Беневскому. В своем письме к нему он писал, что отрекается от союза с Москвой и, в случае необходимости, готов с татарами и поляками выступить против царя. Гетман в своих намерениях был искренен и, по-видимому, убежден, что поступает правильно. Однако Беневский, внешне очень расположенный к казакам и играющий роль благодетеля Малороссии, в своем письме к коронному гетману цинично объяснял, что вести с Выговским переговоры его заставляет только необходимость, а на самом деле лучше было бы покорить казаков силой оружия, без всяких переговоров и договоров.
После контакта Тетери с Беневским гетман взял решительный курс на разрыв с Москвой, хотя поначалу еще скрывал свои истинные намерения, так как опасался, что, если в Москве узнают об этом, то царские войска сразу двинутся в Малороссию. Между тем, для реализации его намерений о присоединении Войска Запорожского к Польше необходимо было проведение генеральной (полной) рады. В начале августа Выговский направил в полки универсалы о том, чтобы все были в сборе, готовились к походу и находились в полном вооружении.
В Москве знали о происках поляков в Малороссии, но к гетману по-прежнему относились с доверием, полагая что он продолжает хранить верность царю… В конце июля из столицы был направлен новый посланник подьячий Яков Портомоин, который с подарками и милостивым царским словом прибыл в Чигирин 9 августа. В царской грамоте, поднесенной Выговскому, объявлялась ему похвала за верность, предостерегали гетмана и казаков не верить прелестным письмам, которые рассылают поляки по Украине и в них клевещут на московских бояр и воевод, желая рассорить с ними казаков.
Гетман сдержанно поблагодарил подьячего, сказал, что рад служить государю, но затем стал высказывать свои претензии:
— Из разных мест пишут мне полковники и сотники, и есаулы, что воевода Василий Борисович Шереметев и князь Ромодановский присылаются к нам в Малороссию для того, чтоб меня известь. В разных местах по Украине ратные люди полку князя Ромодановского убивали наших людей, чинили грабежи и разорения. Сам князь Ромодановский принял к себе в полк Барабаша и Лукаша, и иных врагов моих. Когда я просил помощи против Пушкаря, государь не послал мне, а как я управился с Пушкарем сам, так тогда и войска пришли, для того, чтоб укреплять своевольников, да новые бунты заводить! Я не хочу ждать, пока ратные люди придут на нас войною. Иду сам за Днепр со всем казацким войском и с татарами! Буду отыскивать и казнить мятежников, а если государевы ратные люди вздумают заступаться за них или сделают какой-нибудь задор в нашем малороссийском крае, то я молчать не стану и буду биться с государевыми войсками, если они станут укрывать мятежников. И в Киев пошлю брата своего Данила с войском и с татарами, велю выгнать оттуда боярина Шереметева и разорить город, который был состроен по указу его царского величества.
Говоря о том, что Ромодановский принимает к себе на службу бывших участников восстания Пушкаря, гетман лукавил, но действительно те на Левобережье в последнее время подняли голову и стали опять объединяться в повстанческие отряды. Князь смотрел на это сквозь пальцы и мер к пресечению подобных фактов не принимал.
Но Портомоин об этом не знал, поэтому с негодованием ответил Выговскому:
— Об этом тебе, гетману, и мыслить нельзя, не токмо что говорить! Боярин Шереметев и окольничий князь Ромодановский посланы были по твоему челобитью. Нечего тебе верить письмам твоих полковников и сотников, и есаулов. По государеву указу ратным людям учинен наказ, чтоб они никого не обижали, и, если бы что такое сделалось, так тебе бы, гетману, об этом писать к великому государю, и его царское величество велел бы про то учинить свой указ по сыску. А, когда ты собрал войско, да призвал татар, так это значит, что ты преступаешь священную заповедь и нарушаешь крестное целование.