Василёк уселась на вкусладец, как на гигантский пенёк, и не думала с него слезать; круглому же мячику – хоть бы хны, не издал и звука.
Далее пред глазами девочки предстали: аромат, покрытый твёрдыми жёлтыми чешуйками с шипами; кислик, дольку которого торгаш вложил в ладонь бесплатно, но ротик Василька при поедании немедленно скривился; грозди северного и южного богдара, имеющие светло-зелёный и глубоко-фиолетовый цвета соответственно; початки светлого и тёмного хляя, зёрна которого были спелыми, сочными и хрустящими одновременно; корень эрза – большой, как батат, формой, как баклажан, и цветом, как морковь; наконец, ягода королевская, корневика, надкусив которую Бренн тут же ощутил неповторимый вкус детства – м-м-м, Хризольда подавала на десерт её со сливками. Жили они небогато, но корневика на столе была всегда…
Торговец же, дав попробовать от каждого фрукта по кусочку, до последнего надеялся, что где-то рядом ходят-бродят родители этих оборвышей. Торговец не был жаден, но и в убыток себе трудиться не хотел.
– Что-нибудь, да купите, многоуважаемые. – Упрашивал купец. – Я пред вами и так, и сяк, а вы – никак…
Дети замерли.
– Ах, Василёк, Василёк, – Привстал на одно колено мальчик, аккуратно вытирая грязный от соков рот сестрёнки своим рукавом. – Что ли я не говорил тебе…
Тёмно-синие, близкие к фиолетовому оттенку глаза девочки, до сего мига сияющие от счастья, перестали сверкать. Ушки покраснели, и щёчки горели, а золотистые волосы, которые за эти три дня скитаний уже стали пыльными и грязными, на Солнце больше не блестели. Нос с горбинкой, узенькие плечи – вся в мать; такая же милая, такая же красивая.
Между тем, уже около получаса за детьми наблюдал один шайх, или дей, или мирза. На его главе возвышалась типичная амулетинская шапка – нечто среднее между чалмой и тюрбаном. Старик, судя по всему, ещё был очень крепок, хотя борода его была и длинна, и седа, а взор из-под насупленных густых бровей был стар, как мир, словно урождённый в одно время с Вселенной этот странный незнакомец.
Видя, что объекты его наблюдений самостоятельно расплатиться не могут, господин подошёл ближе и сделал вид, что очень сердится:
– Ах, вы, такие-растакие! А я вас по всему городу ищу! Под каждый камушек, под каждый валун заглядывал – вдруг притаились, окаянные. Если б потерялись? Иль удумали сбежать?
Василёк, дико испугавшись, прижалась к брату – бедный, несчастный комочек. Бренн же, будучи постарше, раскусил мирзу и понял, что тот – играет.
Брат театрально припал на колени и начал нести извинительные речи, речи пафосные и проникновенные:
– Ох, не губи, ох, не суди нас, господин! Лобзать я буду твои стопы денно и нощно! Послал ты нас на рынок, но закралась в нас лиса хитрющая – взять хотели то, что плохо лежит… Монет ты дал нам вдоволь, но унести хотели больше, чем купили бы на них!
Полно, полно: верю я
Веселится голова
Оттого, что вас нашёл
И до дому да привёл
Древний, как эта Фантазия, незнакомец, отсыпал торговцу несколько медных взвесей (дюжина таких взвесей составляет один серебряный полумесяц).
– Малыши моей младшей сестры. – Поспешил заверить купца дед, кивая на двух голодных детишек. – Идёмте же, глупыши, – Предложил спаситель Бренну и Васильку, по-доброму подмигивая им обоим.
Бренн и рад был свалившемуся на него счастью – упал груз с плеч, ведь могли запросто упечь под стражу – и насторожился, ожидая подвох. Он долго глядел на этого чужака, и с тяжёлым сердцем согласился – будь что будет.
«Я буду искреннее надеяться, что этот господин не причинит вреда ни мне, ни тем более моей сестре», размышлял про себя мальчуган, идя следом за стариком, идущим впереди и указывающим путь.
Внезапно Бренн остановился, как вкопанный: где торопливый топоток за спиной, где дыхание в затылок?
– Стойте… – Окликнул он мирзу. – Василёк, Василёк! – Начал звать брат, но девочки и след простыл. Исчезла Синеглазка…
– Кажется, мы потеряли её ещё на рынке… – Задумался высокий господин. – Следуй за мной, мы идём обратно; идём и обязательно найдём.
И Бренн послушно заковылял следом.
Снова продирались они через множество людей, чьё скопление на базаре было точно поле, усеянное саранчой.
Хвала этому мирзе – он знал каждый уголок, каждый закоулок. Нашли, нашли они потерю.