На это Бренн не нашёлся, что возразить. Мать сказывала ему про некоего Единого, который продолжает созидать, но тогда ему, шестилетнему, в одно ухо влетело, а в другое вылетело.
Лариох же, приподняв ладони внутренней стороной к своим очам, начал что-то шептать. Затем он посмотрел перед собой, и сделал жест, будто бы омывает лице своё. Василёк сделала то же самое, но Бренн не торопился, ибо знал, что он, Бренн, из другого племени, и они, норды, так не делают. Они тоже благодарят перед едой (а также и перед сном), но держат руки вместе, слегка сжимая ладони в кулак, как бы обнимая левой ладонью правый кулачок, а голову при этом в смирении держат слегка наклонённой.
Допив коффэ, старче спросил:
– Что ты намерен делать далее, Бренн? Так ведь звучит имя твоё?
Бренн, вначале глядя в глаза старику, перевёл взгляд на сестру. Уль-Вулкани всё понял.
– Василёк, пойди покамест поиграй с Криспином. – Мягко, нежно попросил Бренн, гладя девочку по голове.
Когда Синеглазка ушла и оставила двоих людей наедине, Бренн сказал следующее:
– Отвечая на твой вопрос, говорю: я должен любой ценой возвратиться домой, на свою родину.
– Что же потом?
– Я устроюсь куда-нибудь, а сестру отдам на время хорошим людям – наверняка у нас там остались родственники.
– Родственники, которые за восемь лет и пальцем не ударили? – Резонно заметил дед.
– Значит, враг сгубил и их. Я дал себе слово найти и уничтожить тех, кто нарушил мой покой, родных убив, а нас с сестрой – пленив.
– Месть – не самое лучшее средство для восстановления справедливости. – Изрёк пожилой друг.
– Выходит, я должен смириться и забыть? Как, как мне с этим жить? Почему именно я?
– Не один ты был в рабстве. И ещё: пока ты находился там, в Истязакии или Хэджидже, шансы найти обидчиков у тебя были несравненно выше. Ты мог за столько лет навести справки, сам для себя стать глазами и ушами – ведь, судя по всему, ты очень рано повзрослел.
– Взросление пришло само.
Бренн на мгновение умолк, и позже с горечью добавил:
– Я даже не предал их земле! Чёрт с ним, с этим отчимом, хоть и относился я к нему, как к родному отцу… Но – мать?
– «Травой ничто не сокрыто»; верно, мой друг? Даже если бы ты похоронил их, как следует – мысли об отмщении всё равно не перестали бы бередить тебе твой пытливый ум, ведь так?
– Верно, не перестали бы. Я только за сестру боюсь; на себя мне… Я не испугаюсь тяжёлой работы.
– Но сбежал с каменоломен по достижению определённого возраста.
– Я хочу трудиться на своей земле, и получать плату за свою работу. Я не раб! Никогда им не был и не буду.
– Ты отважен и горд, но это не всегда хорошо. – Вздохнул старик.
Бренна же терзали смутные сомнения. Когда они его одолели, он спросил прямо:
– Ишак, ставший благородным конём… Неприметная хижина, превратившаяся во дворец… И ты сам… Что бы я тебе не рассказал, ты заканчиваешь за мной любую фразу! Кто ты? Не слишком ли много ты знаешь обо мне такого, чего тебе я ещё и не думал ведать?
«Странствующий торговец» хранил молчание. Долго, долго он молчал, пока не молвил:
– Я не враг тебе, но друг. Кудесник же по зову сердца, а не ради развлечения. Вот, уволок ты Синеглазку из приюта, но ведь там её, в конце концов, обували, одевали, поили и кормили. Ты на распутье, хоть и думаешь, что цель твоя тебе и ясна, и близка. Так уж и быть, я помогу вам выбраться из Стран Полумесяца (ибо сами вы не сможете)… Но и ты должен кое-что для меня сделать.
– Что же?
Но хитрый друид-амулетинец поспешил резко сменить тему разговора, решив уточнить для себя следующее – умеет ли юнец писать и читать, на что несколько сбитый с толку Бренн пояснил, что о письменной нордике он имеет самое смутное, самое посредственное представление, ведь он был слишком мал, когда попал в плен. Видеть он видел все эти символы и руны, но владел только примерно, приблизительно, а больше – устно (потому и сестрёнке прививал родной язык общением своим); не успели его отдать в соответствующее заведение. Зато по-амулети он мог, как читать, так и писать; надсмотрщики постарались.
– Ты ещё совсем, совсем молод; научишься со временем многим вещам. Ни амулети, ни нордика тебе на первое время не пригодятся; очень хорошо, что ты не знаешь другого языка…
– Какого языка? – Не понял Бренн.
– Другого. – Повторил Лариох уль-Вулкани, и глаза его сузились, а нижняя челюсть выдвинулась несколько вперёд – явный признак того, что тема ему и сама по себе неприятна, и посвящать в такое чужих, плохо изученных им людей слишком необдуманно. Но и умолчать старик не мог – видимо, это очень важно, и от этого зависит чьё-то будущее.