Изложил я все командующему насчет письма. Улыбнулся Рокоссовский:
— Спасибо за доброе слово. Мамаше напишите, что Красная Армия выполнит наказ советских людей и прогонит фашистов с нашей земли.
Пожелал мне Рокоссовский успеха в бою и зашагал дальше по траншее. Подошел я к своему «максиму», взялся за рукоятки, как командующий фронтом брался, и подумал: «Танков у гитлеровцев тыщи, ну и хрен с ними! На их танки и наши танки найдутся. Насчет же стойкости — шалишь! Стойкость у нас сталинградская!»
***
Хорошо солдату, когда он во втором эшелоне, когда может схватить котелок и запросто смотаться к повару Федосеичу или Митричу и тот прямо из котла — с пылу с жару — зачерпнет щедрым черпаком наваристого борща и гречневой каши с мелко нарезанным мясом, называемым гуляшом.
А если ты в траншее, на самой передовой? Жди, когда тебе по ходам сообщения принесут борщ в термосе, а то и в ведре, остывший и разболтанный.
О такой несправедливости задумался капитан интендантской службы Сергей Владимирович Тарасенко. Как накормить бойцов переднего края горячим борщом? Не потащишь же прямо в траншею пузатую кухню: не пройдет она по своим габаритам, да и для противника отличная мишень. Весь борщ расстреляет.
И осенила капитана счастливая мысль. А что, если сконструировать маленькую походную кухню, — скажем, обедов на пять-десять, — которая проходила бы по всем ходам сообщения и траншеям? Будет тогда у бойцов переднего края горячий обед.
Сказано — сделано. Походную кухню построили, опробовали. Получилось хорошо.
Узнал о такой кухне командующий фронтом К. К. Рокоссовский. Приехал. Посмотрел. Проверил. Мелочь, казалось бы, в огромных масштабах подготовки всего фронта к крупнейшей операции. Но так мог подумать только тот, кто не сидел в траншее на переднем крае и не хлебал из котелка давным-давно остывшие щи.
Рокоссовский поблагодарил капитана интендантской службы Тарасенко:
— Спасибо, Сергей Владимирович!
И не забыл о нем в горячке и неимоверном напряжении тех дней. Спустя некоторое время капитан Тарасенко был награжден орденом Красной Звезды.
А бойцы переднего края со смаком хлебали горячие щи, ели паром дышащую кашу и добрым словом поминали и капитана Тарасенко, и, конечно, командующего фронтом генерала Рокоссовского.
Снова, как тогда, под Сталинградом, гитлеровская разведка засекла появление на Центральном фронте русских нового командира, некоего Костина. Опять дотошные разведчики лихорадочно рылись в своих картотеках: кто такой Костин? Что означает появление нового советского генерала на Центральном фронте?
Не знали они тогда, что и Донцов, и Костин — одно лицо: генерал армии Константин Константинович Рокоссовский.
* * *
Правильно говорят в народе: нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Как томительно ждать приближающееся наступление врага! Все тревожней и тревожней на душе у командующего. Вот и Ставка в который раз предупреждает: «Скоро немцы начнут. Не прозевайте!»
В ночь на 5 июля, как донесли разведчики, немецкие саперы начали скрытно разминировать минные поля. Нашим ребятам удалось захватить одного сапера. Он рассказал, что вечером был зачитан приказ фюрера. В нем говорилось: «Мои солдаты! Ваша победа должна еще более, чем раньше, укрепить во всем мире убеждение, что всякое сопротивление германским вооруженным силам в конечном счете бесполезно. Колоссальный удар, который будет нанесен сегодня утром советским армиям, должен потрясти их до основания».
«Значит, сегодня утром!» Рокоссовский с благодарностью подумал о разведчиках. Недаром их называют глазами и ушами армии. Зоркие глаза, чуткие уши. Каждый шорох на той стороне фронта слышат.
Как ни скрывали немцы день своего наступления, на какие выдумки ни шли, чтобы обмануть нас, ввести в заблуждение — не вышло! Разведчики точно установили не только день, но и час начала артподготовки немецкого наступления.
Как быть? Через тридцать минут лавина огня и металла обрушится на нашу оборону. Надо упредить противника.
Осталось тридцать минут... Осталось двадцать минут...
В голову командующего фронтом лезли тревожные мысли: а вдруг сведения разведчиков, ошибочны и немцы не собираются начинать наступление? Вдруг в последний час они передумали?
Не лучше ли уйти от личной ответственности, перестраховаться? Запросить Ставку? Пусть там решают. Им виднее... Он только выполнит указание Ставки.
Рокоссовский усмехнулся. Поступи так — и до конца жизни не простит себе.
Посмотрел на часы. Как бегут стрелки! Осталось пятнадцать минут. Повернулся к представителю Ставки — заместителю Верховного Главнокомандующего Маршалу Советского Союза Георгию Константиновичу Жукову: