Никого, впрочем, это не удивляет. Все уверены: дело гитлеровского гарнизона в Данциге — табак.
В других комнатах коттеджа собралась не менее солидная компания: танкисты, автоматчики, связисты, артиллеристы...
Полным-полна коробочка! Но, как известно, в тесноте, да не в обиде. Кто спит, обняв автомат, кто закусывает свиной тушенкой, кто безбожно дымит тощими трофейными сигаретами. В углу большой гостиной привольно расположились танкисты.
Разговор, естественно, идет на животрепещущую, всех волнующую тему — Данциг.
— Как думаешь, старшой, скоро возьмем? — допытывался у своего командира заряжающий, прихлебывая из кружки чай.
— Долго с ним возиться нельзя, — рассудительно пояснял старший лейтенант, человек не очень молодой и, как видно, бывалый. — Искупаем фрицев в балтийской воде и — даешь Берлин!
— Данциг — орешек крепкий, — замечает кто-то из автоматчиков. — Слышали, Рокоссовский немцам обращение написал.
— Какое такое обращение? — заинтересовались слушатели.
— Нормальное: или руки вверх, или головой в воду!
— Складно ты, друг, загибаешь.
Автоматчик озлился:
— Теща пусть твоя загибает, а у меня бумага есть. В ней все напечатано.
— А ну давай! Дуй до горы, пехота!
—Могу зачитать, — охотно соглашается автоматчик.
— Давай давай, — поддержали из всех углов. — Хорошее слово уху не повредит.
— Мне замполит дал. Правильная бумага. — Откашлявшись, автоматчик начал читать:
«Маршал Рокоссовский к гарнизонам Данцига и Гдыни
Генералы, офицеры и солдаты 2-й немецкой армии! Мои войска вчера, 23 марта, заняли Цоппот и разрезали окруженную группировку на две части.
Гарнизоны Данцига и Гдыни изолированы друг от друга. Наша артиллерия обстреливает порты Данцига и Гдыни и подходы к ним с моря. Железное кольцо моих войск все теснее сжимается вокруг вас.
Ваше сопротивление в этих условиях бессмысленно и приведет лишь к вашей гибели и к гибели сотен тысяч женщин, детей и стариков.
Я предлагаю вам:
1. Немедленно прекратить сопротивление и с белыми флагами в одиночку, отделениями, взводами, ротами, батальонами и полками сдаться в плен.
2. Всем сдавшимся в плен я гарантирую жизнь и сохранение личной собственности.
Все офицеры и солдаты, которые не сложат оружие, будут уничтожены в предстоящем штурме.
Вся ответственность за гибель гражданского населения падет на ваши головы. ,
Командующий войсками 2-го Белорусского фронта
Маршал Советского Союза К. Рокоссовский.
24 марта 1945 г.»
Вот так, друг любезный, — с достоинством заключил автоматчик. А ты говоришь — загибаю.
Сильно маршал сказал: железное кольцо — и крышка!
— Как под Сталинградом, — заметил старший лейтенант-танкист. — И там Рокоссовский лишней крови не хотел.
— Что же немцы решили?
— Отказались, сукины дети. Гитлеровским генералам и своих людей не жалко.
— Хрен с ними. Будем кончать, раз человеческого обращения не понимают.
Бойцы еще раз закурили на сон грядущий, еще раз помянули Гитлера черным словом и притихли. Пора спать. Завтра подъем на зорьке.
Но еще не все успели встретиться в мирных благословенных снах с матерями, женами, ребятишками, со всем тем, что хранится, как НЗ, в солдатском сердце, как вдруг на улице послышался шум подъехавших машин, раздался окрик часового: «Стой! Кто идет?» Громкие голоса, шаги.
В комнату вошли несколько человек. Старший лейтенант-танкист хотел было уже крикнуть: «Мест нет!» — да вовремя осекся. При зыбком свете коптилки рассмотрел: приехало начальство. Вскочил и сразу увидел высокого командира с лицом вроде даже знакомым. Глянул на погоны и обмер — Маршал Советского Союза. Вот легок на помине Рокоссовский! Мелькнула догадка: к данцигским комендантам приехал.
Старший лейтенант вытянулся, отрапортовал по всей форме:
— Товарищ Маршал Советского Союза! Танковый экипаж возвращается в свою часть из ремонта. Докладывает старший лейтенант Базанов.
— Здравствуйте, товарищи! — негромко, чтобы не разбудить спящих, проговорил Рокоссовский. — Вижу, вы не хуже курортников устроились. Перины раздобыли роскошные. Как и полагается у немцев, по всем правилам — одна снизу, другая сверху. Смотрите только блох не наберитесь.
— Немецкие блохи нашей солярки боятся как черт ладана, — вставил свое слово заряжающий.
— Да и гитлеровцы ее боятся.
— Так точно, товарищ маршал. Как и под Сталинградом.