Девять веков назад он стал обладателем Серебряного шара. Спустя ещё три с половиной сотни лет овладел Золотым. Золотой шар... Величайший трофей! Несчётные миллиарды идущих путём воина, с трепетным вожделением, мечтают хотя бы взглянуть на него. Не наберётся и сотни тысяч разумных во всём Миро, на чью долю выпала сверкающая слава добыть этот символ вершины. И только спустя, без малого, четыреста лет после этого, мастер Го счёл своего именитого ученика готовым приступить к изучению искусства растягивать время.
Громоподобный грохот в ушах; превратившийся в бетонную стену воздух рвёт кожу на лице, выжигает глаза (защитная маска в последнем походе не предусмотрена), а ещё на этой сумасшедше бегущей под ноги земле (скорость передвижения, по нашим понятиям, не ниже четырёхсот вёрст в час) нужно ухитриться не потерять тропу, ведущую в ашрам. И ещё нужно думать. Думать сейчас - потом может быть поздно. Только что случилось то, чего случаться не должно. Мирные охлоки не трогают людей; ассасины не появляются раньше шестой точки, и подобно охлокам не охотятся стаей.
«Лю!» - пронзила догадка мозг - «проникающий повсюду» - второй из его соперников. Второй, и самый опасный. Хитрый, как старый лис, и вёрткий, точно болотный уж. Выходец Ориентала, воин по рождению. Главное его оружие, роковой козырь - способность проникать в разум людей и сознание животных, овладевать их волей, видеть их глазами, слышать их ушами, обонять и осязать. Единым временем Лю может пребывать в мозгах сотен существ, больших и малых. И в это время он почти вездесущ, всесилен, непобедим... Сомнений нет: и охлоки, и ассасины, были лишь марионетками в лапах коварного ориентальца.
А за догадкой пришёл звон... Пока ещё слабый, еле уловимый, но вместе с тем отчётливый, пронзительный, даже на фоне грохотания встречного потока, звон идущий из некой микроскопической точки в самом центре головы. Звон этот есть сигнал, напоминание о том, что пришла пора платить по счетам. Дар замедлять время не бескорыстен - после неумолимо наступало последействие, делающее его обладателя весьма беспомощным созданием. Пусть ненадолго, всего на несколько часов, но природа всегда забирала своё, и ползущее до того время, начинало лететь стремительно, словно пытаясь поскорее догнать то, что было у него отнято.
Лучше не ждать, когда тело полностью откажется служить тебе (а это неизбежно произойдёт с минуту на минуту) и звон из этой точки в центре распространится на всю голову, охватит тебя с головы до пят, станет громче грохота, отзовётся в каждой твоей клетке, и, превращаясь в невыносимую, рвущую на куски боль, бросит на землю в полном бессилии и неподвижности. Лучше не ждать, и поэтому - вся энергия вверх, прочь из точки тандэ, через макушку и раскрытые ладони - наружу, во вселенную...
Разом оглушает тишина. Она кажется полной, абсолютной... только бешеный стук сердца, стук скорее ощущаемый, чем слышимый. Стремительный полёт земли под ногами оборван, мир вокруг замер. Но оглушённое былым грохотом ухо вскоре вновь обретает способность различать звуки, оно снова слышит. Только это уже не рокот, не гул, это, скорее, шум и свист - обычные звуки ветра в пустыне. Да и весь этот мир в последних лучах заката теперь не выглядит полностью неподвижным. Вот сухой кустик чахлой колючки, как-то неестественно дёргаясь, дрожит под рваными порывами ветра. Вон мелкий зверёк, пустынный грызун на долю секунды показался на чёрном камне, и тут же исчез, мелькнул и тут же растворился в воздухе... Мир, как будто бы стал прежним, привычным, но воин хорошо понимал, что это не так. Он знал, что ветер этот никакой и ни ветер вовсе, а так - лёгкие, редкие, едва уловимые дуновения. Что кустик этот на самом деле и не дрожит совсем, а изредка чуть наклоняется под этим ветерком. А зверёк на камне сидел долго, возможно, с минуту, сидел и глядел на него. Понимал воин, что лишь застывший пейзаж пустыни создаёт иллюзию, что мир вокруг вернулся в привычные формы. Понимал, что окажись он сейчас, скажем, на людной городской улице, то был бы сбит с толку, обескуражен, ослеплён калейдоскопом проносящихся со всех сторон молний, был бы утоплен морем мириад стремительно сменяющих друг друга событий. Знал он, что со стороны выглядит сейчас, в лучшем случае, как ленивец, неуклюже преодолевающий по земле расстояние от одного дерева до другого. Это в лучшем. А в худшем, как полудохлая черепаха, всё ещё пытающаяся куда-то ползти. Кстати, если бы в пустынях этой планеты водились черепахи, и одна из них сумела бы попасться ему на глаза, то не ползла бы она сейчас, а летела по поверхности зайцем, спасающимся от охлока. Время вокруг изменило знак своей скорости. Оно теперь не ползёт, а мчится. Оно больше не черепаха, оно... даже не заяц, гепард. Такова расплата. Всё взятое у него взаймы должно быть отдано.