Сразу голову в плечи втягивал он...
Был зобатый мясник озабочен, угрюм,
Думал он о лежащих в мешке малышах,
И зловещий шепот ханских ханум
Раздавался тихонько в его ушах:
«Вот тебе покрепче мешок,
Вот тебе поострее нож,
За пределы страны уйдешь
И тогда близнецов убьешь!..»
Детство Шарьяра и Анжим. Песнь девятая.
О том,
как трижды поднимался нож
над золотоволосыми младенцами
и как три солнца взошли над пустынной степью,
о мудром старичке, догадливой косуле
и страшном конце мясника Ходара,
и о том, как очутились два близнеца
на руках у доброго, старого раба Карамана
День и ночь дорогой степной
Шел и шел зобатый Ходар,
С драгоценным мешком за спиной
Шел и шел проклятый Ходар,
О награде мечтал по пути
И не ел, не спал по пути —
За пределы родной страны
Торопился скорей уйти.
Если встречного он видал,
То в глаза не глядел ему,
А попутчик его окликал —
Отвечать не хотел ему.
Шел и шел угрюмый мясник —
Торопился стать палачом,
Жар дневной и холод ночной,
Было все ему нипочем,
А в мешке за его спиной,
Убаюканы мерной ходьбой,
Спали дети спокойным сном —
Не догадывались ни о чем!
Десять дней шагает Ходар,
А границы все не видать,
Двадцать дней шагает Ходар,
А границы все не видать,
Перепутались ночи и дни,
Перепутались явь и сны,
И обширной ханской страны
Наконец рубежи видны.
Тут замедлил шаги Ходар,
От волненья бросило в жар,
Нетерпение душу жжет,
И томит непонятный страх,
И слова девяти ханум
Зазвучали в его ушах:
«За пределы страны уйдешь —
И тогда близнецов убьешь!»
Дальше двинулся в путь Ходар
И увидел огромный лес,
Углубился он в темный лес
И в дремучей чаще исчез.
Там присел отдохнуть Ходар,
А потом развязал мешок,
Усмехаясь клыкастым ртом,
Полусонных детей извлек,
Мальчугана за волосы взял
И приставил к горлу клинок,
Оставалось движенье одно —
И младенец бы кровью истек!
Дрогнул лес — как начнет шептать,
Всеми листьями трепетать:
«Эй, злодей! Не трогай детей!
Даже думать об этом не смей!
Я огромный, я темный лес,
Я огонь призову с небес,
Сам сгорю — и тебя спалю,
Буйным пламенем испепелю!
Эй, не трогай детей, злодей,
А иначе тебя погублю!»
Растерялся мясник, задрожал,
Поскорее спрятал кинжал
И, взвалив на спину мешок,
Озираясь, прочь побежал.
Вот из чащи выбрался раб,
Видит берег большой реки,
А вдоль отмелей — тростники,
Зелены, густы, высоки.
В тростники забрался Ходар,
Поскорей развязал мешок,
Огляделся, прислушался он,
Из мешка близнецов извлек
И, за волосы девочку взяв,
Над бедняжкой занес клинок,
А еще мгновенье одно —
Он бы сердце ее рассек!
Тут река как начнет рыдать,
Пеной яростной клокотать:
«Эй, злодей! Не трогай детей!
Убирайся отсюда скорей!
Я — река, большая река,
Я стремительна и глубока,
Разыграться волнам велю,
Поднимусь, берега залью!
Эй, не трогай детей, злодей,
А не то тебя утоплю!..»
Испугался мясник, задрожал,
Чуть не выронил свой кинжал,
Запихал близнецов в мешок,
Прочь от берега побежал.
Добежал, задыхаясь, раб
До подножья крутой горы,—
Будто каменные костры,
Были скалы ее остры.
За скалой укрылся Ходар,
Торопливо раскрыл мешок,
Из мешка обоих детей
Грубо вытряхнул на песок,
И от гибели два близнеца
Очутились на волосок:
От убийства уже никто
Удержать злодея не мог!
Как в ознобе дрожал Ходар,
В дикой злобе дрожал Ходар,
Рот кривился, рука тряслась,
Торопясь нанести удар,
И уже, остер и жесток,
Над младенцами вспыхнул клинок,
И тогда, тяжело гудя,
Как громадный котел, бурля,
Закачалась под ним земля,
Поплыла земля из-под ног.
А гора как начнет рычать —
Будто тысячью ртов кричать:
«Эй, Ходар! Не трогай детей!
Хоть себя, злодей, пожалей!
Я — гора, крутая гора,
Грозовым облакам сестра,
На врага лавину пошлю,
Как червя, тебя истреблю!
Эй, не трогай детей, злодей,
А не то убью, раздавлю!..»
Как безумный, раб задрожал,
Чуть в себя не вонзил кинжал —
И трясясь, как сухой листок,
По камням волоча мешок,
Так и бросился наутек.
Без оглядки бежит Ходар,
Перед ним — бушующий лес,
В лихорадке дрожит Ходар,
Будто в душу вселился бес,
Задыхаясь, хрипя, рыча,
Он угрюмой чащей бежит,
За собой мешок волоча,