Через лес гудящий бежит,
Будто зверь дрожащий, бежит
В грозовую, густую тьму,
И одна только мысль в мозгу:
Что же делать с детьми ему?
Их в мешке удавить? Нельзя.
Их в реке утопить? Нельзя.
Бросить их? Но награда ждет,
А ее упустить нельзя!
А кругом — бушуют леса,
Блещут молниями небеса,
И хохочут, рычат голоса,
Нечестивцу смертью грозя.
Страх ему раздирает грудь,
Перед взором — кровавая муть,
Пот ручьями течет с лица,
Диким зарослям нет конца...
Вдруг как будто распалась цепь:
За опушкой светлеет степь,
А в степи — простор, тишина
И большая дорога видна,
Как из белого полотна,
В даль широкую устремлена,—
Не спасет ли его она?
Побежал к дороге Ходар
Да споткнулся вдруг о пенек,
А из низенького пенька,
Усмехаясь, щурясь слегка,
Вылез сгорбленный старичок —
Низкорослый, сморщенный дед
И совсем не злобный на вид,
В желтый ветхий халат одет,
Будто мхом засохшим покрыт,
И морщинист, и кособок —
Ну точь-в-точь трухлявый пенек,
И чалма на седой голове,
Чуть видна в высокой траве.
Прочь метнуться хотел Ходар,
Но как будто к земле прирос,
От испуга бросило в жар,
Стало жалко себя до слез,
А старик с усмешкой глядит —
То ли дразнит, то ли хитрит,
Крючковатым пальцем грозит,
Внятным голосом говорит:
«Эй, Ходар, постой, не спеши,
Зря себя не мучай, сынок,
О спасенье своей души
Ты подумай лучше, сынок.
По земле ходить все равно
Уж недолго тебе суждено,
Муки адские ждут тебя —
Избежать их нам не дано.
Но всезнающего судьи
Можешь ты приговор смягчить
И загробные муки свои
Можешь вчетверо облегчить,
Если, сын мой, с этого дня
Будешь слушаться ты меня!
По дороге этой степной
Отправляйся смелей, сынок,
Доберешься на день седьмой
До скрещенья семи дорог,
Там развяжешь ты свой мешок
И оставишь детей в степи,
Да смотри — уже не глупи:
Не посмей обнажать клинок.
Поспеши мешок развязать
Да ступай обратным путем,
Что с младенцами будет потом –
Ты об этом не должен знать.
То ли их заклюет воронье,
То ли съест степное зверье,
То ли кто-нибудь их спасет.—
Это дело уже не твое!
Не забудь, расставаясь с детьми:
Рубашонки с обоих сними,
По дороге косулю убей —
Два куска печенки возьми,
Рубашонки ножом продырявь
Да как следует окровавь,
Будто ты и вправду злодей —
В самом деле убил детей.
И тогда дорогой прямой
Возвращайся, сынок, домой,
Ждут тебя давно госпожи, —
Я убил младенцев! — скажи.
Как тебя обманули они,
Так и ты их теперь обмани,—
Это будет последняя ложь,
Все равно ты скоро умрешь,
Но хотя бы душу спасешь!»
Так сказал седой старичок,
Повалился на левый бок
И опять превратился в пенек.
День и ночь тащился Ходар,
Еле ноги, бедный, волок,
На заре очутился Ходар
У скрещенья семи дорог.
Встал Ходар у семи дорог,
Развязал осторожно мешок,
И младенцы не стали ждать,
Надоело им, видно, спать —
Сами выползли на песок.
Улыбались дети со сна,
Кулачками терли глаза,
Их слепила степная весна
И безоблачная бирюза.
А потом обернулись к рабу
Безо всякой опаски они,
И смеясь, потянулись к рабу
В ожиданье ласки они.
Но Ходар их ласкать не стал,
Не посмел и притронуться к ним,
Боязливо — пальцем одним —
Рубашонки с обоих снял
И с пустым мешком за спиной,
И с пустою душой в груди
В путь обратный — домой, домой
Зашагал дорогой степной.
День за днем несчастный бредет,
Страх безумный почти исчез,
Но никак он в себя не придет
После всех пережитых чудес,
Часто вздрагивает тайком
Да поглядывает кругом:
Не зальет ли его водой,
Не сожжет ли его огнем?
Но молчат холмы и леса,
Не рычат над ним небеса,
Не кричат, не грозят голоса,—
Видно, кончились чудеса.
Вот и снова огромный лес,
Углубился он в темный лес,
Вдруг косуля мимо него
Пробежала наперерез.
Круглый камень схватил Ходар,
Вслед ей кинул, что было сил,
Оказался метким удар —
С ног проворных косулю сбил.
Устремился он к ней бегом,
На упавшую сел верхом
И, кинжал достав поскорей,
Жилы шейные взрезал ей,—
Испустила бедняжка дух,
И в глазах огонек потух.
А мясник ей живот рассек
Да горячую печень извлек
И отрезал концом клинка
Одинаковых два куска.
Рубашонки детей схватил —
В двух местах продырявил их,
В свежей крови палец смочил –
С двух сторон окровавил их,
А потом рубашонки в крови
Да косульей печенки куски,