Да в багряных пятнах клинок
Завернул он в пустой мешок,
Положил под чапан, на грудь
И отправился дальше в путь.
Так остались младенцы одни
На скрещенье семи дорог,—
Были маленькими они,
Были слабенькими они
И не знали, как мир жесток,
И не знали, что хищный зверь
Может их растерзать теперь,
Что недолго змее приползти,
И тогда их уже не спасти,
И не знали, что жгучий зной
Может их в степи иссушить,
И не знали, что голод злой
Может их легко задушить —
Огоньки их глаз потушить.
Нет, не ведали в эти дни
Никакой печали они:
У дороги лежали они,
И беспечно играли они,
Улыбались лучам дневным,
Удивлялись цветам степным —
Все чудесным казалось им,
Интересным казалось им!
Говорят, что судьба слепа,
Беспощадна, коварна, зла,
Но к беспомощным близнецам
На зеленом ковре степном,
Под небесным синим шатром
Благосклонна она была —
Помогала им, чем могла!
И когда в полуденный час
Стали плакать от зноя они,
Ветром облачко принесло,—
Будто ласковое крыло,
Свежей тенью их обняло,—
И забыли о зное они.
А когда в полуночный час
Стали плакать от стужи они,
Легкий ветер с юга подул,
Травы сонные колыхнул,
На младенцев теплом дохнул,—
И забыли о стуже они.
А когда на заре золотой
Стали чувствовать голод они,
Подбежала косуля, резвясь,
Возле двух детей улеглась,
Молоком их кормить принялась, -
И забыли про голод они.
А когда после жаркого дня
Стали плакать от жажды они,
Зажурчав возле самых ног,
Из земли забил родничок,
Ручеек прохладный потек,—
И забыли о жажде они,
Так, от всех напастей храня,
Три тревожных ночи и дня
На широком ковре степном,
Под высоким, синим шатром
Близнецов судьба берегла,
Помогала им, чем могла —
Умереть в степи не дала.
А когда, широк и багрян,
Над равниной закат разлился
И когда от земли поднялся
Голубой вечерний туман,
На исходе третьего дня,
Колокольчиками звеня,
На восточном краю земли
Показался большой караван.
Было видно в синей дали,
Как в густой дорожной пыли,
На горбах качая вьюки,
Вереницей верблюды шли
И как с посохами в руках
Караванщики рядом брели.
Через степь шагали они —
К перевалу, к дальней гряде,
Возвращаясь в родную страну,
Направляясь к Белой Орде.
Знаменита, богата, сильна
Их родная была страна,
Неприступны, крепки, горды
Были стены Белой Орды,
И давно уже этой страной,
Величав, как древний чинар,
Справедлив, благочестен, стар,
Правил мудрый хан Шасуар.
Вот туда-то, в родимый стан,
Возвращаясь из дальних стран,
Целый год проведя в пути,
Этот длинный шел караван —
С драгоценной поклажей шел,
Под усиленной стражей шел,
Через жар палящих пустынь,
Через снежные кряжи шел,
И шагая весь путь налегке,
Только с посохом крепким в руке,
За собою вел караван
Седовласый раб Караман.
Хоть и был Караман стариком,
Полземли, мог пройти пешком,—
Исполняя ханский приказ,
Караваны водил не раз.
Был он честен, как верный пес,
Бескорыстно хану служил,
Много в странах чужих пережил,
Много бед в пути перенес,
И любой драгоценный товар
Мог доверить ему Шасуар.
Вот каков был раб Караман,
Было с ним шестьдесят человек,
Не дойдя до семи дорог,
Увидав в степи ручеек,
Приказал он людям своим,
Чтоб устраивались на ночлег.
Привязали верблюдов они,
Улеглись на ковре степном,
Под высоким, звездным шатром
И уснули глубоким сном.
Крепко спал Караман седой —
Утомился в дороге он,
Наконец, перед самой зарей,
Пробудился в тревоге он,
За плечо его кто-то трясет,
И испуганно кто-то зовет:
«Эй, вставай, Караман, вставай,
Поскорее глаза протри,—
Было солнце одно вчера,
А сегодня их целых три,
Посмотри скорей, посмотри!..»
Сразу на ноги раб вскочил
И глаза спросонья протер:
Полусон на земле царит,
Полумрак над землей разлит,
Но уже посветлел простор.
На востоке заря встает—
Растекается, словно мед,
Как цветок золотой, цветет,
А на западе — две других,
Две таких же зари золотых
Заливают огнем небосвод.
Изумленно старик глядит:
В самом деле сказочный вид!
А в толпе уже кто-то кричит:
«Это степь, это степь горит!..»
А толпа, как известно, слепа,
Загудела тревожно толпа,
И от страха трясясь, рабы
Принялись навьючивать кладь:
Если степь и вправду горит,
То нельзя ни мгновенья ждать,
Поворачивать надо вспять —