Юной розы стыдливей она была,
Руки к ней протягивал богатырь,
Но газели пугливей она была,
И опять приближалась, нежна и горда,—
Он красавиц таких не видал никогда! —
С каждым мигом она становилась светлей,
С каждым мигом ему становилась милей,
И светилась родинка между бровей,
Будто в небе — утренняя звезда.
И не ведал могучий, откуда она —
Эта дева его потаенных снов,
Только знал: несравненное чудо она,
Ради встречи с ней он на все готов!
Но живет ли она только в дивных снах
Или можно ее наяву найти?
Где она обитает — в каких краях?
И какие ведут в этот край пути?
И томился Шарьяр с утра допоздна,
И нежданной тревогою пронзена,
И внезапною страстью распалена,
Содрогалась душа, как орел взаперти,
То и дело туман проплывал в очах,
И сквозь этот туман, в золотистых лучах
То скрывался, то вновь появлялся на миг
Молодой, ослепительный лунный лик —
Тонкобровый, пленительный, юный лик.
И еще одним был смущен Шарьяр,
Был в душе тяжело удручен Шарьяр:
Стал совсем уже немощен, болен, стар
Досточтимый отец его Шасуар.
Знали все, как великий хан справедлив,
Незлобив, правдив и благочестив,
Стал он к старости праведником святым,
Все желанья греховные усмирив,
Но увы! — на самом закате дней
С новой силой, неведомо почему,
Возвратился прежний недуг к нему —
Стал еще опасней, еще страшней.
Видно, злая болезнь потайным огнем
Много лет по-прежнему тлела в нем,
А теперь будто снова с цепи сорвалась,
Как тигрица, когтями в него впилась,
Одряхлевшее тело терзать принялась,
Становилась мучительней с каждым днем.
И точь-в-точь как прежде — семь раз в году,
Будто грешник, горящий живьем в аду,
Начинал он пылать в нестерпимом огне
И кричать, и метаться в буйном бреду,
Проклинал и жену, и детей, и слуг,
И рыдал, сотрясаясь от жгучих мук,—
Так ужасен был тяжкий его недуг!
Сколько лучших знахарей и ворожей
Обещали его исцелить, наконец,
Сколько мудрых старцев, святых хаджей
Приходили к несчастному во дворец,
Сколько раз к небесам взывали они,
Чтобы снова окрепло здоровье его,
Заклинанья святые читали они,
Освящали с мольбой изголовье его,
Сколько снадобий редкостных принял он,
Сколько раз был, казалось, почти исцелен,
И вот тут-то с новою силой вдруг
Возвращался к нему роковой недуг.
«Скоро, скоро возьмет меня Азраил!» —
Так, лишившись последних надежд и сил,
Изможденный страдалец в слезах твердил.
Вот о чем размышлял молодой орел,—
То предчувствием тяжким был омрачен,
То опять пылал и томился он,
Вспоминая свой потаенный сон.
И молчали встревоженные друзья,
За движеньями грозных бровей следя:
Если чем-то душа смущена их вождя,
То раздумья его прерывать нельзя.
Хоть и слыл справедливым герой Шарьяр,
Но бывал и гневливым порой Шарьяр,
И тогда становился безумен, горяч,
Будто конь, без дороги летящий вскачь,—
Обо всем он в ярости забывал,
Даже лиц знакомых не узнавал,
Становился страшней, чем горный обвал,
Как весенний паводок, бушевал.
Вдруг раздался снаружи протяжный крик
И сквозь окна раскрытые в зал проник.
Вздрогнул юный властитель,— а через миг
Появился в дверях садовник-старик.
Все глядят на него — не поймут ничего,
А садовник с трудом шагнул за порог:
Непонятное, скрюченное существо,
Будто в узел скрученное существо —
Что-то злое, лохматое, с хищным ртом,
Да еще в грязи с головы до ног
Беспощадно за шиворот он волок.
Точно смерть, костлява, желта, дряхла
Безобразная эта старуха была
И одета в немыслимое тряпье,
И вопила она, как от лютых мук,
И крутилась клубком, и рвалась из рук,
Еле-еле справился с ней старик
И к ногам владыки швырнул ее,
И тогда успокоилась тотчас она,
Поудобней устроилась тотчас она
И, усевшись весело на ковер,
Подняла на Шарьяра лукавый взор —
Ох, и дьявольски был этот взор хитер!
А старик отступил — и у входа в зал
Вытер пот, отдышался и так сказал:
«Ты прости меня, справедливый хан,
Я сегодня розы с утра срезал
И вот эту дрянь увидал в саду —
Увидал в саду на свою беду!
Под кустами запряталась ловко она,
А царапалась, будто чертовка, она,
Посмотри, как халат на мне порвала,
То ли бес, то ли просто воровка она?
Стал ее расспрашивать я — молчит,
Стал ее выпроваживать я — кричит,
И чего ей понадобилось в саду?
А упрямая, злющая — слов не найду!
Дай-ка, думаю, к хану ее сведу».
На старуху смотрел с возвышенья Шарьяр,
И не мог побороть удивленья Шарьяр,