Наяву на деву взглянуть,
И на следующий же день,
Не раздумывая ни о чем,
Взяв с собой двенадцать бойцов,
Самых пламенных храбрецов,
Опоясался он мечом,
Устремился в далекий путь.
Сколько дней пронеслось с тех пор,
Сколько гроз пролилось с тех пор,—
Миновало полгода почти,
А не видно конца пути!
Даль ненастная все темней,
Реки бурные все грозней,
Все свирепей вихрь ледяной,
Горы дикие все мрачней.
Неужели он не найдет
Той страны, где земля цветет,
Где красавица-дева ждет,—
Неужели не встретится с ней?
Исхудал и устал храбрец,
Хрипло ржет его жеребец —
Будто хочет батыра спросить:
Отдых будет ли наконец?
Да и сам упрямец-герой
Стал уже сомневаться порой:
Может, сбились они с пути
И от гибели не уйти?
А ведь сколько пустынь и гор
За шесть месяцев он одолел,
Непонятно, как до сих пор
Он с конем своим уцелел,—
Сколько славных, геройских дел
Он в пути совершить успел,
Был упрям, беспощаден, смел —
Потому и остался цел.
Сколько чудищ, драконов, змей
Да еще в чешуе стальной
По дороге к цели своей
Истребил он мощной рукой,
Первым взмахом их убивал
Поражал их первой стрелой,—
Да, за этот суровый путь,
Шестимесячный, тяжкий путь
Столько бед пришлось испытать,
Столько биться, столько страдать,
Что смешно теперь отступать.
На восток, на восток, на восток,
Мрачен, яростен, одинок,
Со скалистой гряды на гряду
Дальше, дальше мчался ездок.
Ливни злобно его секли,
Грозы рушились, вихри жгли,
Будто демоны всех стихий —
Ветра, молний, воды, земли
Ополчились на смельчака,
Но никак сломить не могли!
Низвергаясь с черных вершин,
Грохотали глыбы лавин,
И безумствовала гроза,
В пропасть сбросить его грозя,
Злые пасти голодных бездн,
Разверзались у самых ног,
Но по-прежнему на восток
Одержимый мчался седок.
Почернел, исхудал Шарьяр,
Так в дороге устал Шарьяр.
Что и холода не замечал,
Что и голода не замечал,
Так смертельно батыр устал,
Что совсем как безумец стал —
Дня от ночи не отличал,
Сна от яви не отличал.
Но по-прежнему неутомим
Дух его богатырский был,
И по-прежнему неугасим
Был его богатырский пыл,
И коня своего не щадя,
И себя самого не щадя,
Сквозь грозу, туман, снегопад
Мчался он из последних сил,
Мчался, злобен, упрям, суров,
Через горы — с хребта на хребет,
Смерть любую принять готов
И погибнуть во цвете лет,
Сдвинув брови, как два клинка,
В боевую броню одет,
Без оглядки бросался в ночь,
Чтоб скорее настичь рассвет!
Так, направлена меткой рукой,
Устремясь с тетивы тугой,
Прямо к цели, остра и зла,
Напряженно летит стрела,
От которой спасенья нет!
Лишь под утро, на час-другой,
Где-нибудь под нависшей скалой,
У ручья, под горной сосной,
Отдыхать ложился герой,
И при бледном мерцанье звезд,
Под ущербной, тусклой луной
Чутким сном засыпал джигит,
Подложив под голову щит.
Спал, не сняв тяжелой брони,
Расстегнуть не решаясь ремни,
Продолжая во сне сжимать
Боевого меча рукоять,
Каждый миг готовый вскочить,
Беспощадный клинок обнажить:
Если зверь — разрубить пополам,
Если враг — врага проучить!
А тем временем верный конь
Торопливо траву щипал,
Потому что заранее знал,
Что недолог ночной привал,
Слушал каждый шорох и вздох,
Чтоб никто не застиг врасплох,
И при виде любых врагов
Был тревожно заржать готов!
Ненадежным, тревожным сном
Богатырь измученный спал,
Будто змеями скрученный спал —
То ворочался, то стонал,
Содрогался, хрипло дыша,
И как в ножнах не спит кинжал,
Чутко бодрствовала душа.
А в предутренней тишине
Перед ним в мимолетном сне
Всякий раз возникал на миг
Тонкобровый девичий лик,
И, стыдлива, стройна, чиста,
Появлялась дева-мечта,
Нежный голос джигита звал,
Улыбались ее уста.
Всей душою он рвался к ней —
К той, что всех на свете милей,
Видел стрелы густых ресниц,
Видел родинку между бровей,
Видел две волнистых косы,
И глаза — лучистей росы,
И высокую грудь, и стан —
Чуть качающийся тюльпан.
И стремясь продлить этот сон,
Руки к ней протягивал он,
Но легко ускользала она,
И, струясь, исчезала она,—
И от боли вздрагивал он,
Сразу на ноги вскакивал он
И хватал рукоять меча,
Тяжело дыша сгоряча,
Будто раненый тигр, рыча.
Озирался, хмурясь, герой —
Видел дикий, скалистый край
И летящие над головой
Клочья дымных, ненастных туч,